В АиФ говорится, что художник К., то есть Кокорекин, поехал в Индию в командировку. Но какие могли быть командировки у плакатиста?

Алексей Алексеевич отправился в Индию в турпоездку. Турпоездки для проверенных советских граждан тоже были одним из послаблений хрущевской эпохи. Правда, прежде чем у тебя возьмут деньги (немалые) за тур, приходилось пройти много инстанций.

Дальше в очерке Кудряшова тоже много чепухи. Какие такие подарки и сувениры можно было привезти из нищей Индии? Тем паче, что и валюты участникам этих поездок давали очень мало. Кудряшов путает наших тогдашних путешественников с загранработниками-мидовцами. Те, и впрямь, прилетев в Москву, бежали с барахлом в комиссионки… Но отнюдь не с сувенирами из Индии типа старого грязного ковра брамина. Кстати, когда в Москве открылся магазин с изящными поделками из Индии, его тоже москвичи не очень-то жаловали. И главное, в туры, советские люди ездили не за тем, чтобы обогатиться, а за тем, чтобы повидать чужие страны, набраться впечатлений и хоть на недельку вырваться из той клетки, куда нас всех заперли…

Ну, а так называемая детективная версия — вообще полная чушь. Будто можно было вернуться на сутки раньше и отправиться к любовнице… Турпоездки были расписаны по часам, по минутам. Отбывали советские туристы точно в назначенный час и прибывали тоже по расписанию… А насчет любовницы — чушь вдвойне. Насколько я помню, в коттедже, где жил художник К., нравы были чрезвычайно вольные. Хозяин коттеджа не должен был придумывать каких-то особенных уловок, чтобы сходить налево.

Но не в этом суть. Суть в том, что не продавцов и посетителей комиссионных стали разыскивать МВД, КГБ и Минздрав, а прежде всего, видимо, пассажиров самолета, которые летели вместе с Кокорекиным, а также людей, встречавших этот самолет в Москве.

Ну а теперь расскажу, как во всей этой истории оказалась замешана я.

С художников К., Алексеем Алексеевичем, судьба свела меня в Коктебеле, куда он с женой Люсей ездил много лет подряд. Туда же и я прилетала несколько лет вместе с сыном-подростком Аликом, иногда к нам присоединялся муж. В Коктебеле я познакомилась и с четой Ваншенкиных, Костей Ваншенкиным и Инной Гофф, и эта дружба продолжалась до самой смерти Кости (Инна умерла молодой). Там же, в Коктебеле, подружилась и с Юрой Трифоновым и с его первой женой, красоткой Ниной Нелиной, очень рано ушедшей из жизни. Познакомилась и с художником Борисом Биргером, и со многими-многими другими, хорошими людьми.

Кокорекины несколько выпадали из этого круга. Художник К. был намного старше нас и уже тогда добился признания власти. Как сказано выше, он был дважды лауреатом Сталинской премии — вообще, как в ту пору говорили, был «из другого профсоюза». Да и его жена Люся, в прошлом профессиональная теннисистка, не походила на остальных моих друзей-коктебельцев.

Был в их семье и третий — некий довольно мрачный молодой парень, вроде бы инженер. Парень имел машину и даже приезжал на ней раза два в Коктебель и привозил нам из Феодосии канистры с «маджари» — молодым вином — и груды отчаянно вкусных (местных) креветок.

В Москве я однажды побывала в доме у Кокорекиных (отдельный коттедж был тогда неслыханной роскошью). Стены его были увешаны произведениями кисти самого Кокорекина. Большинство картин — пейзажи Коктебеля. Плакатами там и не пахло. Из всего этого можно было безошибочно понять, что Алексей Алексеевич мечтал о славе не плакатиста, а свободного художника…

Среди встречавших Кокорекина могла оказаться и я. Дело в том, что совсем незадолго до индийской турпоездки произошел такой вот казус. Кокорекин, интеллигент в первом поколении, иногда путал слова. Насколько я помню, в разговоре со мной спутал слово «абитуриент» со словом «арбитр», и я его, сдуру, поправила — а он обиделся. И я стала думать, как бы мне замять свою бестактность… Думала, думала, а потом позвонила Кокорекиным. И тут Люся сказала мне, что Алексей, наконец-таки, улетает в Индию, буквально на следующий день. Я решила было, что поеду его проводить, а потом передумала: лучше встречу Алексея, когда он вернется из этого своего путешествия. Даже сговорилась со своей знакомой, старым другом Кокорекиных — женой другого известного плакатиста.

И вот кокорекинская супруга позвонила мне и сообщила, что Алексей приезжает в Москву, допустим, завтра в 9 часов утра… И я твердо решила, что встану пораньше, допустим, в 7 часов, и на такси отправлюсь в аэропорт. До сих пор, то есть до 103 лет, у меня осталась такая особенность: я просыпаюсь ровно тогда, когда задумала, будильники мне не нужны.

Но в тот день я… проспала. И решила, что поеду к Кокорекину домой. Дождалась часа дня… Позвонила Люсе, спросила, приехал ли Алексей, и сказала, что выезжаю к ним. Люся немного замялась, а потом ответила, что лучше подождать: Алексей чувствует себя не очень хорошо, пусть сперва выспится…

Я, разумеется, истолковала сей разговор, как нежелание меня видеть. На всякий случай спросила, приехала ли встречать Алексея наша общая приятельница. Люся ответила, что приятельница встретила А. А. и сейчас сидит у них… На этом разговор закончился…

А дальше все, как написано в АиФ. Свидетельствую: «Советская власть совершенно блистательно справилась со своей задачей: не дала черной оспе разгуляться в СССР». И тут надо предоставить слово Кудряшову, который, видимо, ознакомился с официальными данными о мерах предотвращения эпидемии. Как написано, в АиФ: «<…> выявили и поместили в карантин 9342 человека. Москву закрыли для въезда и выезда… по тревоге подняли 26 963 медработника. Открыли 3391 прививочный пункт, где обслуживали всех желающих, а для работы в домоуправлениях и учреждениях были организованы 8522 прививочные бригады <…> С 22 декабря — момента заноса инфекции и до 3 февраля — момента ликвидации эпидемии прошло 44 дня. Всего оспой заразились 46 человек. Скончались трое».

Мне, мужу и Алику тоже заново сделали прививку против оспы. Прививки сделали всему многомиллионному народу.

Как видим, советское здравоохранение стояло на невиданной высоте.