Заковский. А как вы вышибали т. Евдокимова, Акулова?

Ягода. Это не я вышиб, его сняли по директиве ЦК.

Заковский. Вы очень часто, т. Ягода, в своих директивах ссылаетесь на директивы ЦК.

Ягода. И не без оснований

Заковский. Иногда без оснований. Проводя свои директивы, вы всегда подкрепляли это тем, что они согласованы с ЦК. И поэтому, т. Ягода, вам постепенно мало-помалу удалось создать аппарат, подобрать в управление государственной безопасности своих людей, по существу не самокритичных, так что и формы управления при наличии такого аппарата были не совсем партийные. А что касается руководства периферией, то здесь дело было особенно плохо, здесь осуществлялся своеобразный феодализм.»

Заковский обвинил Ягоду в провале работы агентуры, косвенно в смерти Кирова, о игнорировании поступавших к нему материалов, по правым: «Когда Карев дал показания на Бухарина и вообще на правых, я сообщаю Ягоде, что Карев дал показания на Бухарина. Ягода отвечает: «Какие там показания, какие там у вас правые».

Ягода. Неверно! Я считал все время Каменева и Зиновьева виновными в убийстве.

Заковский. Я не знаю, что вы считали, а говорю как было дело. Вы спрашивали: «Какие там правые?» Я ответил: «Бухарин». Тогда вы сказали: «Вечно у вас такие дела». Я должен сказать, что очень убедительные показания давал Карев о контрреволюционной о работе правых.»

Упомянутый Николай Карев был философом, работал в Президиуме Академии наук, был исключен из ВКП (б) за антисоветскую деятельность. Примерно тогда же арестован и дал те самые показания на Бухарина, которые проигнорировал Ягода. После этого Заковский закончил и передал слово главе ГУГБ Якову Агранову, еще одному правому. Тот тоже признал плохое положение дел в органах, поспешив обвинить Ягоду в отвратительной работе с кадрами. Ворошилов спросил Агранова, почему он не занял должность главы ГУГБ, как ему было приказано в Политбюро в конце 1935 г? Агранов сослался, что не было постановления ЦК на этот счет, и Ягода лично руководил ГУГБ, никого не пуская к управлению. Агранов говорил, что он и другие чекисты были «поражены» назначением Молчанова, свои ошибки он объяснил болезнью и отлучением от дел. В это время Молчанов разваливал следствие, затирал следы преступников, он вообще препятствовал раскрытию дел по поручению Сталина. Агранов в своей речи особенно подчеркивал отрыв органов от партии: «Я особо хочу подчеркнуть, что чекистам, в том числе и руководящему составу, упорно прививалась мысль о том, что чека это свой дом, свое хозяйство, куда, стало быть, не может проникнуть луч партийного света».

Далее выступал глава УНВКД Украинской ССР Всеволод Балицкий, один из лидеров группы правых на Украине. Он говорил недолго, прямо обвинял Ягоду в провале следственной работы. Он раскритиковал его выступление: «сказать, поскольку речь идет о нашем аппарате, если ты член ЦК, ты должен принять меры, придти в ЦК и сказать. Но субординация в нашем аппарате обязательна. Это не приходится доказывать. Что касается Ягоды, то у него получилась беспомощная, странная речь. Я думаю, что т. Ягода, хотя теперь после выступления Николая Ивановича в отношении того, что было проделано, должен был понять одно, что он наделал кучу политических ошибок, очень много ошибок. Что он оторвался от ЦК и что, наконец, он совсем не оперативный руководитель. Это он должен понять. А он выходит на трибуну и говорит следующее: я виноват в том, что я всех связей не держал у себя в руках. Я думаю, что было бы еще хуже, если бы эти связи он один держал, это было бы еще хуже. Тов. Ягода хотел себя сделать оперативным руководителем, он и сейчас мечтает об этом, как бы он занялся оперативной работой.»

После него говорил Григорий Каминский, нарком здравоохранения СССР и заговорщик. Он рассказывал о троцкистах. Близких к минздраву и о том, как органы их не трогали. Он набросился с критикой на речь Ягоды: «Вчерашнее выступление т. Ягоды лишний раз подтверждает это. Вчерашнее выступление т. Ягоды не было большевистским политическим выступлением, он признавался и каялся, но все доказывал, что он не при чем – «моя хата с краю». Это все стоило нам такой горестной потери, как смерть благородного сына партии С. М. Кирова.» Следом досталось и Агранову: «Товарищи, только что выступал здесь т. Агранов. Что он говорил? Мы были отгорожены от ЦК, луч партийного света не проникал в органы Наркомвнудела. Где же вы были раньше? Как вы смели молчать о таких делах? Что это такое? Член Центрального Комитета. Знаете, то признание виновности, которое было в выступлениях тт. Ягоды и Агранова – было сделано не по-большевистски».

Следом говорил Станислав Реденс, некогда ближайший помошник Феликса Джезржинского, теперь глава УНКВД по Московской области и свояк Сталина. Даже последнее не помешало ему войти в состав группы заговорщиков, работать на Польшу. Он снова заговорил о деле Зафрана и ему было что добавить, по его словам Ягода поставил жизнь Сталина под угрозу: «Реденс. У Хрусталева была явка и главная квартира по слежке, как ходит машина т. Сталина, чтобы отсюда сделать покушение. И он делает вид, что центральный аппарат, Молчанов, выручил московский аппарат, который попал в руки провокаторов и попал в неудобное положение, что мы это дело замяли, а агента осудили. Он говорил, что об этом деле он не знал тогда. Не верно, вы знали об этом деле тогда же.

Ягода. Это совершеннейшая ложь, а почему же вы его не освободили, ведь он у вас сидел. Это преступление.

Реденс. Когда Ягоде говорила центральная агентура совершенно точно и ясно о троцкистах, он говорил, что таких вещей у троцкистов быть не может». Просто убийственные аргументы против Ягоды. Он приводил иные свидетельства того, что Ягода и Молчанов разваливали дела против троцкистов. Реденс не выгораживал Ягоду, а прямо говорил, что он причастен к грязным делам Молчанова, хотя в злом умысле прямо не обвинял. Он делал выводы: «А почему же вы нас, чекистов, всех подводите под удар. Почему вы такой паршивый руководитель?» После был краткий перерыв, после чего выступил Ефим Евдокимов, второй раз уже и причина была в том, что он был авторитетным чекистом. Еще он имел старые счеты с Ягодойц. Едвокимов с ходу говорил: «Здесь выступил Ягода. Как воспринимается его речь? Как гнилая, непартийная речь. Он говорит: «Я, видите ли, виноват, опоздал раскрыть эти дела – и вот жертвы». О каких жертвах говоришь? Эти люди, о которых говорили здесь по первому вопросу,– они жертвы, о них сожалеешь? Душа с них вон… Об одном надо жалеть, что поздно раскрыли их контрреволюционные дела и что потеряли С. М. Кирова. Вот о чем нам нужно жалеть. Не так нужно было выступать, т. Ягода. Нужно было сказать нам о том, как ты руководил органами НКВД, как и почему получились провалы в работе органов НКВД, а не изображать из себя ягненка. Знаем мы, что ты не ягненок. При чем тут разговоры об органах НКВД как о какой-то замкнутой организации и что они-де варились в собственном соку и прочее? Зачем клеветать на эти органы? Они были тесно связаны с партией.»

Эта речь превратилась уже в полное избиение Ягоды. Евдокимов бросал другие обвинения, развале кадровой и агентурной работы, отрыве от партии. ОН прямо обвинил Ягоду в насаждении вражеских кадров: «Евдокимов. Я Ягоду, слава богу, хорошо знаю. Именно он, Ягода, культивировал ведомственную замкнутость в аппарате. Именно он, Ягода, производил специфический подбор людей.

Ягода. Кого я подбирал?

Евдокимов. Да вот взять хотя бы того же Молчанова— откуда он взялся?

Ягода. Еще кто?

Евдокимов. Сосновский.

Ягода. Это не мой.