Затем Анастас Микоян высказался о угрозе вредительства в таком ключе: «Мы знали двурушников, мы знали новый тип врага. Но теперь, я должен сказать прямо, когда читаешь эти показания, когда знакомишься с этим делом,– самая большая опасность у нас, что многие наши хозяйственники недооценивают опасности вредительства, со стороны японо-немецких и троцкистских агентов. Самая большая опасность заключается в этом. Поэтому, товарищи, если мы этого последнего предметного, печального урока не учтем, то неизбежна новая вспышка вредительства. Поймите, товарищи, какого более коварного врага мы имеем, как японский империализм, у нас есть много людей недовольных. Эти люди вербуются для подрывной работы японо-германскими фашистами. Да и троцкисты вербовали к себе в агентуру недовольные элементы. Они брали людей так сказать обиженных, недовольных к себе в агентуру. Вербовать в нашей стране еще есть кого. Вот почему эту опасность нельзя недооценивать. Мы должны учесть эти уроки.

Что мы имеем теперь, хотя бы в нынешнее время. Я уверен, я думаю, что мы имеем еще много невскрытых врагов. По совести говоря, я боюсь больше этих невскрытых врагов. В области пищевой промышленности враг это все оставил на случай войны, потому что нет смысла сейчас, в нынешнее время выдавать всю свою агентуру, потому что всякое поражение в настоящее время, оно не будет таким больным, как оно будет в случае войны. Наша часть большевиков очень много благодушествует. Годовой план выполнен, пятилетка выполнена, нет никаких массовых серьезных отравлений, значит все благополучно – я больше всего этого боюсь. Правда, уроки мы учли, но в должной мере еще не мобилизовались против врага. Мы раньше считали врагами бывших людей, бдительность была направлена против этих бывших людей, а между тем у нас еще имеется очень много врагов из троцкистского лагеря, правых. Главная задача сейчас заключается в том, чтобы своевременно разоблачить всех этих врагов. Главное это то, что надо своевременно увидеть врага.»

Эта оценка была верной, врагов было еще очень много, враг хитрый, двурушник, которого не видно сразу. Затем выступал нарком зерновых и животноводческих совхозов Моисей Калманович, правый заговорщик. Он признавал факты вредительства, но не считал, что запустил борьбу с вредителями. Он походу подвергся критике Молотова и Кагановича за бардак в ведомстве и провал борьбы с вредительством. После этого выступил народный комиссар обороны Климент Ворошилов, который после краткого вступления отметил, что в его наркомате дела лучше, чем у других: «Лазарь Моисеевич перед тем, как мне сюда идти, сказал мне: «Посмотрим, как ты будешь себя критиковать, это очень интересно». (Общий смех.) Я ему сказал, что мне критиковать себя очень трудно. Совсем не потому, что я не люблю критики, больших любителей критики, правда, наверное, и среди вас немного найдется (Смех.), которые эту любовь испытывают. Я тоже не особенно так сказать любитель критики, но тем не менее, я большевик, член ЦК и мне не пристало бояться нашей партийной критики.

Но положение мое, Лазарь Моисеевич, несколько иное, чем положение, предположим Ваше, не только потому, что я представляю армию, это тоже имеет кое-какое значение, но то, что у нас в рабоче-крестьянской Красной армии к настоящему моменту, к счастью или к несчастью, а я думаю, что к великому счастью, пока что вскрыто не особенно много врагов народа. И они несколько иное место занимают в рядах всех врагов, которые вскрылись органами НКВД в других наркоматах. Это, во-первых.

Во-вторых, эти господа, которые сейчас открыты как враги, как представители фашистских японо-немецких троцкистских групп, они располагались в командных кадрах. Среди наших инженерных, технических кадров, пока что за исключением отдельных небольших, малозаметных, пока что представители вредительства не вскрыты. Я далек от мысли, что там у нас везде обстоит благополучно. Нужно думать, что рабоче-крестьянская Красная армия сейчас представляет собой громадную индустриальную организацию. Мы являемся обладателями колоссального автомобильного парка. Мы владеем, следовательно, эксплуатацией, следовательно имеется и большое количество техников, инженеров и работников Красной армии.

В области танкового вооружения, мы имеем также громадную армию, имеем громадную авиацию, где тоже имеем инженеров, техников, летчиков, куда тоже противник не может не пытаться проникнуть для того, чтобы вести там акты вредительства, диверсионной работы. Но, повторяю, к настоящему моменту вскрыто пока что небольшая по численности, о качестве я буду говорить, группа среди командного состава, которая вела свою подрывную работу».

Этот отрывок можно воспринимать, как то, что он либо понятия не имел, что происходило в его наркомате, либо сам прикрывал заговорщиков. Следом он обратился к разоблаченным предателям: «Следовательно, мы к настоящему времени имеем 6 генеральских чинов в качестве вредителей: Путна, Примаков, Туровский, Шмидт, Саблин, Зюка, затем Кузьмичев – майор и полковник Карпель.» Он зачитывал их показания, показания осужденных троцкистом, их планы, их вредительство. Он увещевал: «В Красной армии, как и во всем нашем государственном аппарате, конечно, есть много недочетов, много недостатков, но повторяю, к настоящему моменту армия представляет собой боеспособную, верную партии и государству вооруженную силу».

То, другое было не совсем верной информацией. Как показало время, у комсостава РККА был проблемы с лояльностью, а у всей армии с боеспособностью. Последнее был прямым следствием многолетнего вредительства, прямо под носом у Ворошилова. Гадили везде, где могли, от производства новых вооружений до подрыва дисциплины. За последнее отвечал присутствовавший на пленуме ЦК, начальник Политупра РККА Ян Гамарник, о нем интересные факты рассказал Олег Сувениров в книге «1937. Трагедия Красной Армии». Конечно, в своей работе он пытается выставить репрессированных военных, как «безвинных жертв сталинизма», однако получается у него это не очень. Он сам же привел неприглядные факты о положении дел в армии. Гамарник должен был поддерживать порядок и дисциплину в армии, однако, факты говорят, что он способствовал разложению воинского состава. Делал он это самым простым способом, поощряя пьянство. Сувениров пишет: «В 1934 г. начальник Политуправления РККА Я.Б. Гамарник лично принял нескольких командиров 16 сд, представленных за пьянство к увольнению из армии. После беседы с ними он, получив их честное слово бросить пить, поверил им и оставил их в армии. Позднее помощник Гамарника бригадный комиссар Н.А. Носов вспоминал, что на протяжении почти трех лет он более шести раз слышал рассказ Гамарника об этом факте, как образцовом примере индивидуальной работы с начсоставом».38

Он брал у алкоголиков честное слово больше не пить, отличный способ «борьбы» с пьянством и ведь не подумаешь даже, что он делает это злонамеренно. Он же просил их не пить. О Гамарнике никто не отзывался, как о глупом человеке, он должен был понимать, что его «образцовые» примеры работы с начсоставом это просто поощрение пьянства. Это было вредительством. Дисциплина находилась в упадке и потому, что у офицеров не было должного авторитета. Комдив К. Подлас рассказывал о том, что было в октябре 1936 года : «Младшие держатся со старшими фамильярно, распущенно, отставляют ногу…. Сидя принимают распоряжения, пререкаются… Много рваного обмундирования, грязные, небритые и т. д.». То и дело документы проверяющих сообщают о том, что обмундирование курсантов не стиралось все лето, что они не знали, что делать при появлении старшего начальника, а ведь это были те люди, кому уставом предписывалось в будущем обучение солдат.

Не так было в русской царской армии. Один из старых царских офицеров вспоминал, что когда старший офицер подавал команду юнкерам построиться, то следовало смотреть не на их лица, а только лишь на кончики штыков. Попробуй только шевельнись – все видно. Неприглядно смотрелись и выпущенные из подобных советских училищ младшие командиры РККА. Неподтянутые, часто небритые и в рваных гимнастерках, они в принципе не могли быть требовательными. Такого вполне можно было крыть матом, величать «балдой». Командира взвода или старшину боец-комсомолец мог критиковать на комсомольском собрании. О какой воинской дисциплине тут могла идти речь? А что делать, если такова была сама атмосфера тогдашнего «пролетарского государства». В солдате видели не столько именно солдата, сколько «товарища такого-то».39

Эти проблемы с дисциплиной усугублялись год от года и не были решены до начала ВОВ. Тогда про какую боеспособность и лояльность рассказывал Ворошилов? Он показал, что не понимал или делал вид, о неосведомленности наличия врагов в армии: «Враг безусловно, будет пытаться, если он не проник, это наше великое счастье, это надо проверить, если не проник глубоко в недра армии, то он будет пытаться проникнуть».

После этого снова выступил Вячеслав Молотов, если в первый раз он делал доклад за Орджоникидзе, то второй раз, как председатель Совнаркома. Он подвел итоги чистки по мнгим наркоматам: «В самом деле, мы имеем уже в настоящее время следующее количество осужденных членов антисоветских, троцкистских организаций и групп с 1 октября 1936 г. по 1 марта 1937 г. по центральному и местному аппарату: в Наркомтяжпроме и Наркомате оборонной промышленности – 585 человек, в Наркомпросе – 228, в Наркомлегпроме – 141, в НКПС – 137, в том числе до десятка начальников дорог. В Наркомземе – 102, в Наркомпищепроме – 100, в Наркомвнуторге – 82, в Наркомздраве – 64, в Наркомлесе – 62, в Наркомместпроме, видимо РСФСР, я проверю потом более точно,– 60, в Наркомсвязи – 54, в Наркомфине – 35, в Наркомхозе – 38, в Наркомводе – 88, в Наркомсовхозов – 35, в Главсевморпути – 5, в Наркомвнешторге – 4, в Наркомсобезе – 2, Академии наук и вузах – 77, редакциях и издательствах – 68, суде и прокуратуре – 17, в том числе 5 областных прокуроров, в советском аппарате – 65, в том числе такие люди, как председатель Облисполкома Свердловской области, два заместителя председателя облисполкома Киевской области. Есть и в других областях, и несколько председателей городских советов, и другие. Я здесь, в этой справке, совершенно не упоминаю Наркомат Обороны, о нем говорил уже т. Ворошилов, не упоминаю Наркоминдела, где тоже есть арестованные, в том числе и довольно значительные работники, знающие немало дел, не упоминаю сам Наркомвнудел, о чем будет особая речь. Поэтому, товарищи, из одной этой справки, очень густой, нужно уже выводы делать такие, что успокаиваться нам никак не приходится. Надо посерьезнее покопаться в вопросах, которые связаны с вредительством, и в тех выводах, которые вытекают из обнаруженных фактов.»

В списке отсутствовало НКВД, но время удара по правым и троцкистам там приближалось. Далее Молотов говорил о необходимости самокритики, воспитания кадров и честного служения государства, далее долго рассказывая о тех, кто этого не делал. В одном месте он заявил, что некоторые бывшие троцкисты работали честно: «Я уже приводил пример того, что мы не можем отказаться от того, чтобы направлять даже на ответственные посты бывших троцкистов, бывших правых, наоборот, у нас сейчас есть примеры того, что бывшие троцкисты, бывшие правые работают честно, как, например, Побережский, а таких, как Побережский, есть немало. Мы не можем отказаться от тех людей, которые имели даже крупные ошибки. Мы должны усилить проверку, усилить контроль».

Может быть и были честные бывшие троцкисты, наверняка были. Но упомянутый Молотовым директор пермского моторостроительного завода № 19 Иосиф Побережский оказался неправильны примером. Ему доверяли, его рекомендовал выдвигать лично Сталин, но уже ближе к концу 1936 г. начали приходить предупреждения, насчет этого директора. Это рассказано в книге Светланы Федотовой «Пермские моторы. История и легенды».

Вот нужный отрывок:

«В октябре 1936 г. (сразу после завершения Первого московского процесса Зиновьева и Каменева. – А.В.) начальник отдела кадров завода № 19 (Морзо) начнет писать докладную записку в НКВД: «В результате изучения троцкистов и правых у меня сложилось полное впечатление группировки на заводе троцкистско-правых враждебных элементов». Как он позднее сам рассказал, «записка с первых же строк вызвала сильнейшую реакцию у Побережского. Он нервничал, придирался к каждой букве, возмущался тем, что я написал в НКВД, ругал меня.

В чем дело? Вместо того чтобы быть довольным и помочь мне разобраться еще больше, он возмущался. Это не могло во мне не возбудить настороженность и недоверие».

Далее Морзо стал вызывать людей на беседу. Результаты анкетирования были ошеломляющими: на заводе было выявлено 500 кулаков, белогвардейцев, попов, торговцев, харбинцев, троцкистов, правых и лиц немецкого, польского и латвийского происхождения и, как писал Морзо, «имеющих заслуживающие внимания связи с заграницей, явно подозрительных на шпионаж».

Если быть конкретным, то белых офицеров выявлено 220, «беляков» —180, попов—4.