Писатели проехали Тулу, Чернь, Орел, а затем, разделившись на группы, направились в дивизии. Антокольский и Вс. Иванов побывали в только что освобожденном Людинове.
Оказавшись на фронте, Антокольский изо дня в день вел подробные записи. Они сохранились в его архиве. Вот, например, что он писал о Людинове: «Конечно, это самое сильное, да и единственно по-настоящему стоющее из всего, что довелось увидеть за всю поездку: город, из которого только что ушли немцы, полный их запаха, их надписей, с их кладбищем и моргом».
Вскоре в «Комсомольской правде» появился очерк Антокольского «В городе Людинове». «Вот и город Людиново, — писал Антокольский. — Отступая, немцы и здесь навредили. Их чудовищная машина направлена сейчас на решение одной задачи, бессмысленной и уродливой: уничтожать все на своем пути».
Все, что Антокольский написал о Людинове, как бы пропитано дымным воздухом города, только что освобожденного от врага, озарено отсветом пожаров, еще бушующих среди городских улиц.
Но поездка на Орловщину имела для Антокольского еще и особый личный смысл: ведь именно здесь погиб и был похоронен Володя. Отец хотел найти могилу сына.
Уже в самом начале поездки Антокольский записывает: «Это происходило где-то здесь рядом. Вчера вечером мы искали на полевой карте речку Рессету и деревню Сусею, но безуспешно».
На отдельной странице записано: «Водкино — Потаевка — Фролово — Высокое — Берестна — Кирень — Моилово — Сусея». Последнее название дважды подчеркнуто.
Антокольский видит будни войны, встречается с множеством людей, вглядывается в них с жадным интересом, но его не покидает мысль о сыне. «Молодые командиры — прелестные ребята, все разные, все прославленные орловцы, в орденах, — записывает он. — Живые одухотворенные лица. Как легко можно представить себе, что года через полтора-два таким стал бы Вовочка, бедный мой маленький, наивный мальчик».
Поездка в деревню Сусею продолжает оставаться в центре внимания: «Деревня Сусея недалеко отсюда. Полковник Кокорин обещал мне транспоэт и плотника, чтобы съездить к какой-то проблематической, несуществующей могиле младшего лейтенанта В. П. Антокольского».
Полковник не смог выполнить свое обещание, потому что шли бои и ему было не до поисков «проблематической» могилы. Вернувшись в Москву, Антокольский вскоре опубликовал в «Знамени» цикл стихов «Осень 1943».
Так же начиналась поэма «Армия в пути»: «Армия шла по равнинам Брабанта..» Но эти две строки, внешне столь похожие друг на друга, внутренне разделены дистанцией огромного размера. В «Армии в пути» бьют барабаны, шагают аркебузиры и лучники, слышатся воинственные кличи во славу гёзов, но все это и придает поэме особенно мирный характер.
Совсем иное дело — «Осень 1943», включающая стихотворения «Армия шла», «Памяти Тургенева», «Жар-птица», «Леди Гамильтон», «В районе Жиздры». Здесь, как и в «Сыне», нет никаких театральных красок.
Во фронтовом дневнике Антокольского я нашел такую запись: «За вчерашний вечер ничего не произошло. Продрогли дико, глядя на «Леди Гамильтон».
Вероятно, стоило продрогнуть, чтобы потом написать:
Недавно я говорил об Антокольском с поэтом В. Корниловым, и он с восторгом прочитал мне наизусть «Леди Гамильтон» — от начала до конца.
Вскоре после возвращения с Орловщины Антокольский снова двинулся в путь. Вместе с М. Бажаном, Ю. Яновским и А. Копыленко он оказался под Киевом. Ожидались решающие бои за украинскую столицу. При самом взятии Киева Антокольский не был: он уехал в Москву дней за десять до этой замечательной победы. Но поездка на Днепр, как и поездка на Орловщину, не прошла для его творчества бесследно.
Возвращаюсь вновь к уже упоминавшемуся «семейному» альбому. Передо мной снимок, на котором Антокольский и Бажан стоят в узкой траншее. Это — Букринский плацдарм на правом берегу Днепра, неподалеку от города Переяслав-Хмельницкого.
За три недели, которые он провел в войсках, готовившихся к решительному броску на Киев, Антокольский увидел много такого, что навсегда осталось в его памяти. Он побывал в освобожденном и охваченном лихорадкой восстановления Харькове, проехал через Богодухов, Ахтырку, Миргород, Лубны.
В Лубнах он присутствовал при потрясающей сцене: Ю. Яновский встретился с матерью и сестрой, только что освобожденными из фашистского плена.
Вот запись из дневника, комментирующая снимок, о котором рассказано выше: «От Требухова (штаб фронта) двинулись машины, гуськом, километров шестьдесят на юг, к Переяславу, к переправе через Днепр. У Днепра были, уже когда стемнело. На катере переправились на правый берег. В темноте, в абсолютной тишине. Это была очень торжественная минута. Украинцы скинули шапки. Было очень волнительно. Переночевали в хате. И рано утром тоже еще в темноте двинулись на командный пункт фронта, в длинную узкую траншею с блиндажами, прорытую на высоком пологом холме. Отсюда был виден горизонт километров на пятнадцать — двадцать. Ровно в половине восьмого начался «концерт».