Как начались для Антокольского тридцатые годы?
Как и для многих других советских писателей, с дороги, с бригады, с командировки. Писательская бригада выехала на Сясьстрой.
Эту поездку Антокольский называет прологом к своим тридцатым годам, к своей второй жизни в поэзии.
Бригада приехала на Сясьстрой ночью. Маленький полустанок был еле освещен. Пришлось балансировать по шатким мосткам. Под ними чавкала грязь. Такая картина запечатлена в одном из стихотворений цикла «Бумкомбинат». Этот цикл вошел в книгу «Действующие лица», изданную в 1932 году. Ею начинается вторая поэтическая жизнь Павла Антокольского.
Писатели пробыли на Сясьстрое сравнительно недолго — всего месяц. Нельзя сказать, что эта поездка решающим образом отозвалась на работе Антокольского. Но свою роль в его сближении с новой действительностью она сыграла.
От первого впечатления о бумкомбинате поэт пытался идти вглубь. Писательская бригада, рассказывает он, увидела весь процесс производства, «начиная с лесосплава на реке Сясь и вплоть до того момента, когда из-под валов выходит рулон еще влажной целлюлозы».
Велико было искушение сразу воплотить эти новые и непривычные впечатления в стихи. Поэту «мерещился свободный верхарновский стих и синтаксис, широкие картины труда, преображающего природу», а возникли такие, например, стихи, как «Колчедан говорит» или «Силовая станция», явно перегруженные технологическими подробностями.
Однако сам по себе интерес Антокольского к технологии был знаменателен. Примерно тогда же Сельвинский изучал процесс производства электрической лампочки, а Тихонов и Луговской знакомились с тракторным парком среднеазиатских колхозов.
В архиве поэта я наткнулся на экземпляр газеты «Сясьский целлюлозник» от 7 ноября 1930 года. Все, что я здесь прочитал, тотчас восстановило в памяти дни первой пятилетки с ее ударными бригадами, вызовами на соревнование, короткими боевыми лозунгами: «Все на коммунистический субботник», «Крепи Автодор», «Пятилетка — в четыре года».
В газете опубликована статья «Писатели — Сясьстрою»: «Наша писательская бригада считает себя включенной в производство Сясьстроя со всеми его цехами, с бумажниками, с строителями». На традиционной праздничной литературной странице вместе со стихами рабочих поэтов напечатаны два стихотворения Антокольского — «Колчедан говорит» и «Силовая говорит». Оба они не имеют почти ничего общего с теми, которые впоследствии появятся в «Действующих лицах». Это лишь эскизы. Поэт использует из них только отдельные штрихи.
Так говорит колчедан с газетной страницы. А вот как он скажет о том же самом со страниц книги:
Второй вариант энергичней, но и он, как и многое другое в «Бумкомбинате», кажется сейчас наивным. Поэт с энтузиазмом неофита спешит продемонстрировать свои технические познания. Но он еще попросту не справляется с новыми впечатлениями, врывающимися в его стихи. Они, эти впечатления, еще не стали его внутренним достоянием, не прошли сквозь его личность. Отсюда — очерковая интонация, вообще говоря, совершенно не свойственная Антокольскому:
Стихотворение озаглавлено «Кусок истории». Поэт стремится подняться над своими непосредственными впечатлениями, исторически осмыслить их, пропустить сквозь себя. Это ему не вполне удается. Но много лет спустя, вспоминая свою поездку на Сясьстрой, он с полным правом скажет: «Я впервые увидел своими глазами рождение нового, социалистического мира и социалистического строя отношений между людьми».
«Действующие лица» — противоречивая книга. Многое в ней еще от двадцатых годов, от первой жизни Антокольского в поэзии.
Прочитав открывающее книгу стихотворение «Пролог», мы сразу попадаем в хорошо знакомый нам поэтический мир Антокольского. Вновь перед нами грандиозная мировая сцена. На ней развертывается очередной акт исторического действа:
Я уже цитировал необыкновенно характерные для Антокольского строки из «Третьей книги»: «На жуткий просцениум стужи бьют свечи несбыточных зорь». В «Прологе» читаем: «Но бьет морской прилив толпы в просцениум дощатый». В ярком свете прожекторов на мировой сцене сменяют друг друга мгновенные видения. По ним мы узнаем наш век: «Распад гармоний, гибель гамм, шаг танков», «Фигуры толстых буржуа, исчадья бирж и боен». Заканчивая стихотворение, поэт восклицает: «Взвивайся, занавес! Пора. Дай руку, век! Пора».
Все это полностью от двадцатых годов, но удивляться здесь нечему: первый вариант «Пролога» был напечатан еще в «Стихотворениях» под названием «Хор». Тогда он заканчивал книгу, теперь открывает ее. Текст его сильно изменен, но общий характер сохранился.
Мы без всякого труда узнаем здесь Антокольского и по традиционному просцениуму, и по взвивающемуся занавесу, и по взмаху смычков, короче говоря — по театральному кругу ассоциаций, характерному для его ранней поэзии.
Такая безусловная «узнаваемость», казалось бы, могла дать повод для самой высокой оценки работы поэта. В самом деле: не в пример многим и многим другим, Антокольский с первых шагов в поэзии сумел выработать свою манеру.
Однако вопрос об «узнаваемости» поэта, как всякого художника, достаточно сложен. То, что некогда было открытием, выразило резко индивидуальные черты, со временем становится самоповторением. Конечно, и в этом случае мы без всякого труда «узна́ем» поэта, но вряд ли будем удовлетворены.