Однако, похоже, вопросы выходили чистой риторикой. Ответов ждать было неоткуда. Но в принципе там, где есть возможность перехода, очень даже просто может быть и что-то ещё.
Вот только что? Ведь я представления не имею, как банка и нож появились! Я есть хотел. Ну и что? Я вот домой тоже хочу, но продолжаю сидеть на поляне. Почему-то. Как всё это объясняется? С ума же сойти можно… Рассуждая о вещах, представления о которых не имеешь. Вот уж то ещё удовольствие… Я мысленно плюнул на все несуразности и занялся консервной банкой.
Внутри оказалась тушёнка. Великолепнейшая тушёнка, чьё великолепие не поколебало даже её необъяснимое появление. В мгновение ока я опростал жестянку и даже вычистил её изнутри. Вылизал бы, если б смог.
Жить стало если не лучше, то веселей. Почти как говаривал дядюшка Джо. Вот как раз про меня. Хотя я по-прежнему ничего не понимал, но зато теперь был сыт, пусть и несколько невероятным образом.
Я даже закурил с удовольствием — впервые с прошлой ночи. Подбрасывая сучья в костёр, сидел и слушал окружающие звуки. Лес был исключительно тих. И, судя по всему, в этой местности не летали никакие самолёты.
И не было вблизи ни автомобильных, ни железных дорог. Я попробовал было понаблюдать за небом на предмет пролёта спутников, но достаточно плотные облака не давали ничего толком рассмотреть. Да и костёр не позволял отвлекаться.
Куда же меня занесло?
Следующий день прошёл так же. За ним следующий. Потом ещё и ещё… Какая-то странная у меня началась жизнь. Я брёл по лесу, не встречая никаких следов человеческой деятельности и совершенно не представляя, чем всё это закончится.
То есть представлять-то я представлял, конечно…
Но тем не менее еда у меня продолжала появляться регулярно, причём самая разная. Хотя и не так часто, как я бы этого хотел. А однажды, после затянувшегося на несколько дней дождя, сырого и холодного, я обзавёлся даже фляжкой.
Не то с коньяком, не то с бренди. Отличная армейская фляжка в зелёном чехле. И она теперь тоже была всё время наполовину полна — так же как сигареты и спички.
И всё. Хоть сломай себе голову, никаких объяснений происходящему не было. От всего этого можно было взбеситься. Да я бы и взбесился, наверное, если бы не знал уже по жизни, что пользы от этого в моих обстоятельствах ноль.
Вот и оставалось идти — столько, сколько потребуется. А точнее, до тех пор пока не наступит конец этого путешествия. А поскольку дело шло к осени — а там и к зиме, — это означало, что через пару месяцев всё так или иначе разрешится.
Так или иначе… Если, конечно, не произойдёт чего-то из ряда вон выходящего. Опять же в том или ином смысле. И вообще я, видимо от всего случившегося, несколько ошалел. Потому что на происходящее стал смотреть как-то слишком по-философски.
Однажды мне наконец встретилось то самое подходящее дерево. В поисках которого я пустился в странствие.
Среди прочих деревьев это был гигант. Из одних его сучьев, я думаю, можно было бы срубить небольшой сруб для колодца, например. Ствол уходил вверх, как Останкинская телебашня, белея огромным пятном содранной коры.
У комля раскинулся великолепный муравейник едва не в мой рост. Одно слово — впечатляло. Если бы не это впечатление, я бы прошёл мимо, даже не покосившись. А так полез вверх, хотя теперь уже это не имело ни малейшего значения.
Дерево впечатляло и наверху. Оно возвышалось как утёс и над поверхностью леса. Здесь пел ветер и ствол ощутимо покачивался, роняя иголки в двадцатипятиметровую бездну.
Во все стороны уходили сплошным ковром зелёные волны. Давно не виденный простор восхищал. Полной грудью вдыхая прохладный ветер, я уцепился за ветви и огляделся. Даль купалась в туманной дымке.
С трёх сторон над горизонтом парили контурные росчерки горных вершин, как бы тесня, огораживая лес. С юга же в панораме имелся разрыв. И тайга уходила в него как в ворота.