Спохватившись, я кинулся собирать топливо для костра. Хорош бы я был делать это ночью! Добро ещё, что на другом конце поляны лежало несколько сушин. А то бы, пожалуй, был мне шиш, а не костёр.
Чего бы я наготовил в темноте-то да голыми руками? У меня ж даже ножа нет с собой никакого…
Над лесом сгустилась ночь. Гулкая тишина воцарилась кругом. И снова малоприятные мысли зашевелились в голове. Даже костёр не очень помог. Стоило только вспомнить, что я один-одинёшенек в этой кромешной тьме, — и сразу же начинал ощущаться глухой лес за спиной.
Кроме того, хотя я и объел ягоды со всей поляны, есть мне всё равно хотелось. И чем дальше, тем сильнее. Слушая, как в голодной тоске сжимаются внутренности, я с холодным спокойствием отметил, что вот это и будет причиной моей смерти.
Голод. Не на каждом же шагу есть в лесу ягодные поляны. А больше я за весь день ничего не видел. Думать ни о чём не хотелось. Я сидел, подкидывал в костерок сучья и следил, как они превращаются в уголья.
Да ещё с опаской прислушивался к звукам за пределами светового круга. Было тоскливо, и хотелось есть. Причём хотелось так, что по временам и вовсе на всё становилось наплевать.
И мечталось не о корочке хлеба, как надо бы голодному, а о хорошем куске мяса. Сигареты не помогали — курить уже было противно. К тому же их по-прежнему оставалось полпачки, хотя я старался по возможности не обращать на это внимания.
Что за дурацкая ситуация?! Ну заблудился бы в тайге — это я ещё понимаю, ладно! Так ведь и заблудился-то совершенно не разбери как! Ну пусть и слышал раньше о подобных вещах — но я-то тут при чём?!
Если требовалось угодить в переплёт, то почему именно таким способом? Почему, зачем? И сигареты эти — они-то тут с какого боку?! Вот уж этого я совершенно не понимаю.
В довершение всех неприятностей мне стало мерещиться, что с другой стороны костра что-то отблёскивает в неверном свете пламени. Металлическим блеском. С голодухи мне немедленно стало казаться, что это консервная банка.
Ничего, конечно, там быть не могло, но видение выглядело таким навязчивым, что в животе началось тоскливое, тягучее урчание. Принимая во внимание ситуацию, всё это подвернулось как нельзя более кстати.
Через несколько минут я готов был проклясть всё. Издевательство представлялось очевиднейшим. Со злобой глядя через огонь, я всеми силами старался рассеять наваждение, но ничего у меня не получалось.
Банка по-прежнему продолжала отблёскивать в пламени костра. Может быть, усилия мои были тщетны оттого, что я с неменьшей силой желал, чтобы что-нибудь там было. Но что там могло быть?
Я же сам там топтался, когда место для костра готовил, и знал, что ничего там нет. В конце концов я не выдержал, встал, шагнул за костёр и с ненавистью пнул проклятую железя…
Я всё-таки успел удержать ногу в последний момент. А то бы ползал потом в потёмках по всей поляне, эту банку разыскивая. Я успел-таки сообразить, что никакая она не галлюцинация.
Насколько сильное впечатление это на меня произвело, можно судить по тому хотя бы, что, убедившись в том, что банка есть на самом деле, я спокойно вернулся на своё место и сел.
Засунул руки в карманы и… в правом кармане обнаружил свой складной нож. В том, что он именно мой, я убедился, рассмотрев его внимательно. Само собой разумеется, без ножа бы я эту консерву не открыл. Естественно.
Да что же это такое! Я стукнул себя по колену. Получилось несильно. Тогда я ударил ещё раз. Потом ещё и ещё… Нога отозвалась резкой болью, я опомнился. Ночь, костёр, в правой руке нож. Всё как было. И банка за костром.
Ничего не понимаю! Ну как есть ничего! Вот банка, а вот нож, который я сам оставил дома! Это-то уж точно.