… У Дудаева были и ныне завораживающие черты. В нем угадывался человек безоглядно смелый, решительный, готовый идти до конца, ни перед чем не останавливаясь.

… Он пригласил «во власть» всех грозненских интеллектуалов, кто не противостоял идее чеченской независимости. Они откликнулись, но ненадолго. Быстро обнаружилось, что ни одну идею, ни одно намерение осуществить невозможно: нет аппарата, нет структуры, нет механизмов проведения в жизнь… К осени 1992 года практически вся грозненская интеллигенция оказалась в оппозиции ему.

Дудаев решил, что дела не шли, прежде всего, из-за коррупции и победить ее — важнейшая задача. Он разогнал верхушки в самом деле погрязших в коррупции МВД и прокуратуры. Потом выяснилось, что чистить надо не только верхушку, а все сверху донизу. Результатом стал полный паралич этих структур, и дотоле работавших отвратительно. Уже к весне 1992-го года население республики фактически оборонялось от уголовного произвола самостоятельно, не прибегая к помощи милиции. Националист ли Джохар Дудаев? Да нет, этого тоже нет. Армейская карьера, привычка гордиться славой советского оружия, горячо любимая русская жена — все это не оставляло места для национализма. Позднее увлечение национальной идеей не более чем поиск смысла, содержания собственного президентства. Он искренне хотел, чтобы Чечня была «родным домом всем живущим в ней народам».

Нет, Дудаев не националист. Он просто искренне не понимал разницы между правом народа и правом личности, между свободой народа и свободой индивида. Верней, он никогда об этом не задумывался…

Желал ли он добра тому самому народу, именем которого клялся и божился? Да, несомненно. Но понимал это добро в нормально-обывательском смысле (жизнь, дом, тепло, хлеб, работа), а в героико-романтическом: свобода, правда, вера…

…Известие о том, что единственный сын его был смертельно ранен, нисколько не поколебало решимости генерала. Он, наверное, не пережил бы, если его сын не сражался вместе с другими ополченцами, не рвался бы на передний край.

Дудаев до недавнего времени испытывал странную, ревнивую, но неизменную привязанность к Ельцину. За три года непрерывной конфронтации с Кремлем, Москвой, «российским империализмом» о Ельцине — ни одного дурного слова. Во всех властных кризисах: съезд ли угрожал очередным импичментом, Ельцин ли разгонял парламент и расстреливал Белый Дом — Дудаев первый спешил с телеграммой сочувствия российскому президенту.

Когда Ельцин весной 1993-го объявил референдум, Дудаев послал ему пространное письмо — по сути весьма толковую аналитическую записку о возможных вариантах поведения после референдума. Полтора года спустя он с обидой говорил, что Ельцин никак не откликнулся.

… Его настойчивое требование встретиться именно с Ельциным, было продиктовано не просто политическими амбициями, но и внутренней верой, что при встрече наедине они сумеют понять друг друга.

Не по своей воле Дудаев стал политическим авантюристом. Он стал им от полной беспомощности перед обрушившейся на него ноши политического руководства — ноши для него настолько непосильной, что он до сих пор даже не понял, что именно он на себя взвалил.

В душе он ждал нынешнего часа. Он ждал его, может быть, всю жизнь, всегда ощущая себя воином. Неагрессивное поведение Москвы в течение трех лет явно тяготило его — он старательно выискивал или выдумывал всевозможные враждебные действия с ее стороны. Сейчас он с восторгом примерял белые одежды смертника, готовясь красиво умереть за Родину, за идею, за свободу своего народа — так, как учили на политзанятиях.

Сохрани нас Бог от героев!..»

Такие откровения журналистов были сплошным и запутанным сном…

— Селедки хочешь? — неожиданно по-домашнему спросила Ната. — На работе декан обязал ее взять… Я знаю, что ты любишь рыбу с пивом. Уже приготовила до твоего прихода.

— Дело стоящее.

Рыба была очень вкусной. Игорь понюхал — эх, здорово пахнет с луком вяленая селедка! Он между прочим пропустил стаканчик пива. Заулыбался от удовольствия.

Вот бы побыстрее в отпуск. Спиннингом исхлестать Дон — мешок рыбы. В Рогожкино попасть в знакомые места, сам ловлю, солю, сушу и всем рыбакам нос утираю, — хвастался Игорь, уминая за обе щеки жирную икряную селедку.

И рыбу уничтожил, и с картошкой, вареным мясом разделались, и чаю напились.

После сытной еды оба отправились на дачу.