Когда подъезжали к месту захоронения Сергея, сын неожиданно заявил:
— Живой он… Надо проверить, раскопать могилу, распаять гроб… Ты мне поможешь… Я детали продумал…
— Ты что, рехнулся! — взорвался Иван Михайлович. — Фу, полоумный!
— Не гуди, не фыркай! Мертвых не пугай!..
Игорь остановил машину, посветил карманным фонариком:
— Здесь Серега, приехали… Посиди у него, а я днем договорился подключить автоген к мастерской, где готовят памятники. Гробовщики согласились за солидную мзду закрыть рот. Им наплевать, что мы будем делать.
Чертыхнувшись, он куда-то в темень потянул провод. У Ивана Михайловича мороз по коже поскреб.
Неярко мигали звезды, по небу скользила бледная луна, вдали брехали собаки.
У могилы Игорь долго стоял, словно вспоминая, что же он намеревался сделать. Или поправить выпавшие из стеклянного баллона цветы, или вырыть ямки для того, чтобы посадить, как наметили в семейном кругу, три березки и иву, или…
Присев на холодное мокрое стальное надгробье, он виновато взмолился:
— Прости, сынок, я хочу знать, что это ты. Не суди суровым судом. Никто не доказал мне, что в гробу запаян ты…
В свете лунных брызг казалось, что морщины на лбу Игоря потемнели. Они легко сдвинули обелиск, еще не зацементированный, и быстрыми движениями стали копать рыхлую землю.
Было нестерпимо жарко. Игорь снял рубашку, бросил ее на земляную насыпь.
Скоро их лопаты звякнули, жалобно пискнули об железо гроба. Заработал автоген, вырезая пластину на крышке. Никто никогда не поверит, как им хотелось, чтобы здесь был не он, Сергей. Лицо покойника в форме рядового было страшно изуродовано. Узнать Сергея оказалось невозможно. Игорь расстегнул правый рукав гимнастерки, чуть приподняв его, и глухие рыдания здорового, крепкого мужчины разорвали тихую ночь, хранившую никому не раскрытую и, пожалуй, на ум не пришедшую поразительную тайну человеческого безрассудства. Впрочем, разве не ринулся бы каждый из нас убедиться в том, в чем мучило его угрызение совести. Только он единственный да мать ведали о родимом пятнышке на теле Сергея. Только Игорь мог знать крупную коричневую родинку на правой руке сына. В детстве он всегда пытался ее смыть, озорно посмеиваясь:
— Не отмывается черная бабочка на руке. Что делать, мама, а? Как от нее избавиться, папа, а?
Игорь рухнул плашмя на открытый гроб, как позднее яблоко, убитое заморозками, стремительно оторвавшееся от родового дерева. Такие потрясения не проходят бесследно. Игорь лежал безмолвно, жить не хотелось…
— Вставай, сынок! Серегу теперь не оживить!..
Игорь тяжело дышал, не хотел отвечать. Он лег на спину рядом с гробом, смотрел вверх на высокое серое небо, мигающие звезды. Но сейчас звезды казались ему мертвыми, небо — чужим, перед глазами стояла собственная его жизнь и короткая, как яркая молния, жизнь его сына.
Игорь не помнил, как запаял крышку оцинкованного гроба, опустил вместе с отцом его в могилу. Он еле доплелся до машины, сел за руль. Ехали молча. Теплая отцовская рука нашла его ладонь, пожала.
— Спокойной ночи, батяня!