На основании свидетельства блж. Иеронима и мнения ряда исследователей Ш. Пьетри полагает, что Медиоланский Собор осуществлял свою работу в течении лета до 23 августа 355 года. Это подтверждает и факт издания Констанцием эдикта от 23 сентября 355 г., в котором сообщались решения Собора[237], несмотря на точку зрения, высказанную некоторыми исследователями, согласно которой Медиоланский Собор проходил весной 354 года[238]. Вероятно, точка зрения В. В. Болотова, согласно которой Медиоланский Собор осуществлял свою работу зимой 355 г., должна быть признана ошибочной[239].

Опираясь на свидетельство Сульпиция Севера, согласно которому на определенном этапе Урсакий и Валент, опасаясь церковного народа, перенесли заключительные заседания в императорский дворец, логично предположить, что до того епископы, участвовавшие в деятельности Собора, находились в главной Медиоланской базилике[240]. Немецкий исследователь XX в. Р. Краутхаймер полагал, что первые заседания Медиоланского Собора происходили в т. н. «новой» кафедральной базилике, известной как basilica Sanctae Theclae (известный храм Santa Tecla), сооруженной в период конца 40-х – начала 50-х гг. IV в., однако его главный аргумент основывался на довольно шатком основании. Р. Краутхаймер в подтверждение своей точки зрения ссылался на Сократа Схоластика и указывал на значительное количество участников Соборных заседаний: «размеры собрания 355 г., в котором участвовали более трехсот епископов (не говоря уже об их клире, императоре со свитой и представителях городской общины), предполагают, что встреча происходила в новом огромном Соборе»[241]. Однако в действительности подлинное количество участников Медиоланского Собора исчислялось гораздо более скромной цифрой. Как верно отмечал в начале XX в. А. А. Спасский, «сведения о числе членов медиоланского Собора очень противоречивы»[242]. А. А. Спасский чрезвычайно аргументированно подверг сомнению сообщения Сократа и Созомена, согласно которым на Медиоланском Соборе присутствовало до трехсот епископов[243]; такое количество участников было бы невероятным для Собора, собранного столь быстро и закончившего работу в столь короткие сроки. Как верно показал исследователь, пригласительное письмо Констанция к св. Евсевию Верцелльскому, в котором Август требовал прибытия Евсевия на Собор, определенно свидетельствует о малочисленности Собора, ибо император пишет о том, что собрались «pauci de singulis prouinciis uenientes» (немногочисленные приехавшие от отдельных провинций. См.; публикацию). Кроме того, в свое время еще кардинал Ц. Бароний обнаружил в архиве Верцелльской церкви список участников Медиоланского Собора 355 г., подписавших приглашение св. Евсевию Верцелльскому прибыть на Собор и отправивших к нему легатов Евсторгия Германикийского и Герминия Сирмийского[244]. Данный список содержал тридцать имен, хотя и этот список нельзя назвать полным, о чем свидетельствовал еще в конце XIX в. Г. Крюгер[245]. Указанный список, называя среди участников Медиоланского Собора имена восточных епископов, согласившихся с арианской позицией императора, выглядел следующим образом:

1. Caecilianus, 2. Valens, 3. Ursacius, 4. Saturninus, 5. Euthymius, 6. Iunior, 7. Proculus, 8. Marinianus, 9. Probus, 10. Gregorius, 11. Victor, 12. Vitalianus, 13, Gaius, 14. Paulus, 15. Germinius, 16. Euagrius, 17. Epictetus, 18. Leontius, 19. Olympius, 20. Tryphon, 21. Dionysius, 22. Acatius, 23. Eustasius, 24. Rotamus (Rodanius), 25. Olympius, 26. Stratophilus (Patrophilus), 27. Florentius, 28. Synedius, 29. Quintillus, 30. Capreus.

Исследование списка осложняется отсутствием указаний относительно кафедр, которые занимали подписавшиеся епископы. Представляется возможным совершенно точно определить, что под именами архиереев, осудивших Афанасия, скрываются самые главные участники события: Урсакий Сингидунский под третьим номером, Валент Мурсийский под вторым, Григорий Александрийский под десятым, Леонтий Антиохийский под восемнадцатым, Акакий Кесарийский (будущее главное действующее лицо на Селевкийском Соборе 359 г.) под двадцать вторым, Евстафий Севастийский под двадцать третьим, Гай Иллирикский под тринадцатым (Т. Барнес указывал в алфавитном указателе имен на Гая как на епископа Иллирика, М. Симонетти более конкретно именовал Гая епископом Сабарии в таком же алфавитном указателе имен), Герминий Сирмийский под пятнадцатым (М. Меслен признавал в Герминии Сизикского архиерея[246]) и Евдоксий Германикийский, имя которого предстает в сильно искаженном виде, под пятым номером. Все они являлись сторонниками арианского учения, однако придерживались самых разных взглядов от омийского восприятия Сына Божия как подобного Отцу творения (Урсакий, Валент, Герминий и Гай) до полного аномейского отрицания Божественного Сыновства Иисуса Христа (Акакий, Евдоксий и Леонтий). В представленном списке также представляется возможным определить имена некоторых западных епископов – участников Медиоланского Собора, подписавших осуждение св. Афанасия, среди которых под четвертым номером Сатурнин Арелатский, бывший основным лидером галльских ариан и ввиду этого главным противником св. Илария Пиктавийского[247], также под семнадцатым номером Эпиктет, епископ италийского города Центумцеллы в Этрурии, бывшего преданным сторонником Констанция[248], под двадцать первым номером Дионисий (которого ошибочно именовали епископом приальпийского италийского города Альба Помпея Х. Лиетцманн и некоторые другие историки, следуя неверному сообщению Сократа и Созомена[249], в то время как он являлся епископом Соборного града Медиолана[250]), и под двадцать четвертым номером Роданий Толозанский, хотя и подписавший осуждение св. Афанасия Александрийского, как и все, указанные в исследуемом списке, однако дороживший каноническим общением с главным защитником омоусианства в Галлии св. Иларием Пиктавийским и склонявшийся вследствие этого на сторону православной партии[251]. Относительно личности Родания среди исследователей XIX столетия не существовало единого мнения. Если Г. Крюгер вслед за кардиналом Ц. Баронием признавал в искаженном имени Rotamus подпись Родания Толозанского из Аквитании[252], то, напротив, В. Самуилов склонен был видеть в этом имени подпись епископа Олизиппонского Потамия из далекой Лузитании, являвшегося главным поборником арианства на Пиренейском полуострове[253]. В дальнейшем Х. Лиетцманн, следуя Г. Крюгеру, высказывался все-таки в пользу Родания Толозанского как участника Медиоланского Собора[254]. По поводу личности епископа Виктора, упомянутого в списке под одиннадцатым номером, в итальянской историографии высказывалось предположение, согласно которому в списке под этим именем обозначен Виктор епископ Плацентии (ныне Пьяченца), однако монсеньор Ф. Ланцони указывал, что данная гипотеза зиждется на «хрупком основании»[255].

В списке подписавшихся по естественным причинам отсутствуют имена двух главных защитников омоусианства на Медиоланском Соборе – имя не приехавшего на начало заседаний св. Евсевия Верцелльского, которому и было адресовано подписанное участниками Собора письмо Констанция, а также имя Люцифера Калаританского, в конце Собора вместе с Евсевием низложенного с кафедры и сосланного за исповедание единосущия после окончания Собора. Люцифер отказался подписывать всеми подписанное приглашение св. Евсевию, так как оно исходило от большинства, подписавшего осуждение св. Афанасия Александрийского, и вместо этого отправил собственное письмо св. Евсевию, прося его помощи против арианского большинства.

Таким образом, следуя вышеизложенному, можно заключить, что на Медиоланском Соборе в целом присутствовало 32 епископа, ибо трое видных представителей западного омоусианства – папа Римский Либерий, св. Иларий Пиктавийский и Павлин Трирский – отсутствовали на заседаниях[256] (необходимо, однако, отметить, что св. Афанасий в своей «Истории ариан для монахов» определенно указал на участие Павлина Трирского в решающем заседании Медиоланского Собора, на котором православные епископы восстали против воли императора[257]. Среди современных исследователей Ш. Пьетри поддерживает мнение, согласно которому Павлин как главный представитель галльских омоусиан, после св. Илария Пиктавийского, присутствовал на Медиоланском Соборе[258]).

Содержащиеся в списке имена остальных семнадцати участников Медиоланского Собора, подписавшихся под осуждением св. Афанасия, а затем под письмом Констанция, нуждаются в дальнейших попытках идентификации, ибо среди них явно присутствуют имена как восточных, так и западных архиереев.

Т. Барнес в своем исследовании указал только, что среди этих епископов обнаруживаются имена, о которых вообще было ничего неизвестно, в частности значащееся в списке под первым номером имя епископа Цецилиана[259]. Современные исследователи христианской просопографии Ш. и Л. Пьетри предполагают, что под именем Цецилиана скрывается личность епископа Сполитинского (ныне Сполетто или Перуджа), в письме к которому летом 356 г. папа Либерий призывал отказаться от суда над св. Афанасием Александрийским[260]. На основании сравнения представленного списка подписей с каталогом участников Сердикского Собора 343 г., составленного еще Д. Манси[261], можно предположить, что некоторые участники Собора в Медиолане присутствовали за двенадцать лет до этого на заседаниях в Сердике: в частности, подписавший осуждение св. Афанасия епископ Флоренций, имя которого значится в исследуемом регистре участников Медиоланского Собора под двадцать седьмым номером, вполне возможно, является никем иным как участвовавшим в деятельности Сердикского Собора предстоятелем испанского города Емериты, хотя Ш. и Л. Пьетри не исключают, что Флоренций являлся малоизвестным италийским епископом[262]. Одним из двух Олимпиев, находящихся в регистре под девятнадцатым и двадцать пятым номерами, может оказаться епископ города Эн (по латински Aenus) во фракийской Родопии (Ш. и Л. Пьетри никак не локализуют их кафедры[263]). Тогда как епископ Трифон, упомянутый под двадцатым номером, может оказаться епископом ахайского города Мегара. К сожалению, данные предположения плохо доказуемы. Имена же оставшихся одиннадцати участников Медиоланского Собора представляют собой в полном смысле слова область неизведанного. Юниор, который указан в списке под шестым номером, Мариниан, отмеченный под восьмым номером, а также еще четверо епископов – Павел под четырнадцатым номером, Евагрий под шестнадцатым номером, Синедий под двадцать восьмым и Капрей под тридцатым номерами, – по-видимому, являлись какими-то италийскими епископами[264]. Относительно личностей оставшихся пяти епископов, среди которых в списке значатся под седьмым номером некий Прокул, под девятым Проб, под двенадцатым Виталиан, под двадцать шестым Стратофил (Патрофил) и под двадцать девятым Квинтилл, нельзя сказать ничего кроме того, что они подписали послание Медиоланского Собора.

Как уже было отмечено, протоколы заседаний Медиоланского Собора не сохранились. На основании представленной переписки членов Собора и св. Евсевия Верцелльского явствует, что Собор осуществлял предварительные заседания, результатом которых явилось усиленное давление Валента Мурсийского на участников заседаний с целью заочного осуждения св. Афанасия. Об этом свидетельствует представленное письмо Люцифера св. Евсевию. Вероятно, именно тогда Дионисий Медиоланский согласился подписать осуждение св. Афанасия и письмо Констанция св. Евсевию Верцелльскому на основании обещания, согласно которому после приезда св. Евсевия будут осуществлены прения о вере[265]. Об этом напрямую свидетельствовал участник Собора Люцифер Калаританский, обращаясь к одному из лидеров арианской партии: «Dionysius iam tibi falsa adserenti damnauerat Athanasium»[266] («Дионисий уже осудил ранее Афанасия для тебя, объявляющего ложное»), о последующем покаянии Дионисия также говорится в Vita Eusebii, согласно сообщению которой «Dionysius episcopus tenens manibus euangelium Christi crucemque Domini: et proiicens se in terram coram eo ait: “Pater peccaui libera me, si uales”»[267] («Епископ Дионисий, взяв в руки Евангелие Христово и Крест Господа и распростершись на земле перед ним (перед св. Евсевием Верцелльским), сказал: «Отче, я согрешил, освободи меня, если можешь»). В этой связи весьма показательно пригласительное письмо Констанция, в котором, по верному замечанию В. Самуилова, св. Евсевию Верцелльскому давалось понять: либо он присоединяется к осуждению св. Афанасия, выраженному большинством, либо отправляется в изгнание[268].

Понимая необходимость оказания сопротивления арианам, св. Евсевий прибыл на Собор, выразив согласие письменно, после чего должна была состояться решающая встреча противоборствующих сторон в присутствии императора. Однако прибывший на Собор св. Евсевий не был допущен на заседания, причем ему не давали принять участие в деятельности Собора в течении десяти дней[269]. На основании сведений, единогласно сообщаемых практически всеми современниками событий: Люцифером Калаританским, св. Иларием Пиктавийским, св. Афанасием Александрийским, а также более поздним историком Сульпицием Севером становится очевидно, что на решающем заседании, осуществившемся в этот момент, произошел самый настоящий захват императором Констанцием Соборных прерогатив, в результате чего каноническая процедура, предписывавшая богословские прения, оказалась искажена. Император, опираясь на Урсакия и Валента, стремился навязать Собору свою волю, поставив упомянутых арианских епископов во главе заседаний. По свидетельству св. Илария Пиктавийского Дионисий Медиоланский, очевидно желая путем личного подтверждения никейского исповедания смыть с себя вину за подписание им осуждения Афанасия в начале Собора, «primus chartam accepit: ubi profiteri scribendo coepit» («первый принял лист папируса, где начал излагать веру при помощи письма»). Тогда Валент Мурсийский, по-видимому, стремясь привлечь внимание сидевшего за занавесом Констанция, «calamum et chartam e manibus eius uiolenter extorsit, clamans non posse fieri»[270] («вырвал силой стиль и лист папируса из его рук, издавая вопли, что не может это произойти»). Когда Дионисий Медиоланский выразил сомнение в необходимости подписания осуждения св. Афанасия Александрийского, Констанций, появившись из-за занавеса (подробнее об этом ниже), открыто вмешался в Соборную деятельность, объявив, что его воля, исполняемая Урсакием и Валентом, – канон[271]. Результатом этого явилось насильственное подписание присутствующими епископами документа, осуждавшего св. Афанасия как преступника, осуществившееся уже в императорском дворце, куда Валент и Урсакий с одобрения императора специально перенесли заседания[272]. Отказавшиеся подписать окончательное осуждение св. Евсевий, Люцифер и Дионисий были немедленно низложены с кафедр и отправлены в ссылку. Вслед за ними были отправлены в ссылку другие отказавшиеся признать решения Медиоланского Собора: Павлин Трирский и, кроме него, по-видимому еще одиннадцать восточных епископов, не присутствовавших на Медиоланском Соборе[273].

Разумеется, Констанций руководствовался в своих действиях не только арианскими убеждениями. Представляется вероятным, что в резком возражении указанной группы западных епископов, которые заявили ему на Соборе «не римский здесь суд, но речь идет о епископе»[274], он как Август увидел покушение на свой статус верховного судьи и попечителя религии в Римской империи[275], так как он еще носил титул pontifex maximus, воспринимая церковную жизнь в качестве подвластной ему области бытия. Осознавая данное плачевное духовное состояние императора, св. Афанасий Александрийский возлагал вину непосредственно на него, возмущаясь соглашательством большинства с «антихристом»: «Что же вот этот, принадлежащий антихристу, оставил нетронутым, или, что более этого, сотворил бы пришедший антихрист»[276].

Вместе с тем, Сульпиций Север, описывавший события со слов многих очевидцев, склонен был возлагать вину не на личную гордыню Констанция, а на арианских «духовников» императора Урсакия и Валента, которые – особенно Валент – руководили разумом Августа под предлогом благочестивого водительства. Констанций предстает в данной связи не в качестве одержимого ересью деспота, а в качестве всего лишь обманутого невежественного мирянина. Сульпиций описывал, как во время балканской кампании против Магнеция в 351 г. Констанций перед сражением на Драве около Мурсии утвердил епископа Валента на Мурсийскую кафедру, после чего Валент решил добиться покровительства императора. Перед началом сражения он отправил своих лазутчиков наблюдать за ходом боя в непосредственной близости от войсковых линий, и когда легионы Магнеция дрогнули, епископ сразу же узнал об этом от соглядатаев, после чего, отправившись к Констанцию, первым доложил Августу о победе, ложно свидетельствуя о том, что известие было открыто ему ангелом. Следствием этого обмана, по Сульпицию, будто бы явилось слепое подчинение императора церковно-политическим инициативам Валента и всей арианской партии[277].

Подтверждая данное воззрение, Сульпиций указал на то, что именно Урсакий и Валент руководили завершением Медиоланского Собора, столь плачевным для его православных участников[278]. Возможно, хронистом при изложении событий двигало верноподданническое чувство, указывавшее ему на императора как на человека, введенного в заблуждение нечестивым окружением. В этой связи радикальное и бескомпромиссное неприятие личности Констанция как главного гонителя никейского вероучения, выраженное св. Афанасием, представляется более соответствующим той реальной роли, которую играл Август на Медиоланском Соборе. Впрочем, следует учитывать, что Сульпиций Север является единственным древним историком после Люцифера Калаританского и св. Илария Пиктавийского, которые представили, насколько это было возможно, наиболее подробное изложение обстоятельств, связанных с проведением Медиоланского Собора. Следует также признать, что сведения, сообщаемые этим хронистом, выступают в качестве наиболее значимых и интересных, чего нельзя сказать о вторичных и поверхностных сведениях, сообщаемых о Медиоланском Соборе 355 г. греческими историками Сократом, Созоменом и Феодоритом[279].

Проблема личной ответственности Констанция за все то, что осуществил Медиоланский Собор, заставляет ответить на вопрос, являлся ли Констанций непосредственным судьей на Медиоланском Соборе. Для ответа на него необходимо вернуться к кульминационному моменту непосредственного вмешательства Августа в Соборное заседание. Еще немецкий исследователь XIX в. Г. Крюгер утверждал, что Констанций являлся на Медиоланском Соборе именно формальным судьей, осуществлявшим в качестве верховного арбитра в Римской империи всякое разбирательство, в данном случае церковное[280]. Данная точка зрения как будто находит обоснование в знаменитых словах, которые, следуя описанию Афанасия, Констанций произнес в решающий момент, обращаясь к оппозиционным епископам св. Евсевию, Люциферу и Дионисию: «Но то, чего я желаю, – этот канон… ибо, после того как я сказал так, сие соблюдается епископами, именуемыми сирийскими, которым было указано. Поэтому или слушайтесь, или же вы станете чужестранными»[281]. Тем не менее, указанная позиция представляется далеко не бесспорной среди исследователей, изучавших рассматриваемый вопрос. В частности, В. Самуилов критиковал подобное категоричное восприятие роли Августа на Медиоланском Соборе, доказывая, что Констанций юридически выступил именно в качестве узурпатора судебных полномочий, покусившегося на церковные каноны. В качестве подтверждения исследователь ссылался на воспоминание Люцифера Калаританского[282]. Этот знаменитый участник Собора указывал в своем литературном обращении к императору, написанном в Антиохии между 360 и 361 гг.[283], что тот в начале заседания прятался в углу за занавесом «sed perspicis in tuo palatio intra uelum licet stans tulisti responsum a me ad conuersandum salutem, omnes Dei seruas, calcata frivola auctoritate tua, mente, uoluntate, studio, uirtute, uoce consentire»[284] («но ты наблюдаешь в своем чертоге за завесой, хотя, стоя [там], ты получил от меня ответ на вопрос о средстве для спасения, которое необходимо использовать, ты следишь, чтобы все [слуги] Бога согласились с ничего не стоящими вещами, попранными твоей властью, разумом, волей, старанием, добродетелью и гласом»). В другом месте Люцифер описывал поведение императора на Соборе, первоначально скрывавшегося от взоров епископов, намекая на вооруженные угрозы со стороны Констанция: «Non retines, Constanti, dixisse me iudicibus te uelo misso audiente, quod licet totum militem tuum in nos decreuisses iacere regni tui tela, in nos exsecratores blasphemiae tuae, ut in sacrilegi tui decreti contemptores, omnia sua colliderent arma, nec si tamen quod possemus a proposito recedere?»[285] («Ты не удерживаешься, о Констанций, отдернув занавес, после того как услышал ты, что я сказал судьям (Урсакию и Валенту – А. М.). Почему бы тебе не приказать всему своему воинству метать в нас копья твоей власти, в нас, проклинающих твои хуления? Чтобы все его оружие ударило в презирающих твое святотатственное решение, если даже мы и не можем уклонится от предложенного [тобой]?»).

Действительно, представляется странным, чтобы Август, осознававший себя в качестве законного судьи, не принял участие в решающем заседании с самого начала, а вместо этого скрывался от епископов. Недоумение вызывает также факт заочного осуждения св. Афанасия, лишенного возможности присутствовать на Соборе, что вызывало критику не только со стороны христиан-никейцев, но и со стороны столь приближенного к государственным делам язычника как Аммиан Марцеллин, не отличавшегося любовью ни к Афанасию, ни к каким бы то ни было христианским партиям или группировкам[286].

Критическое восприятие легитимности действий Констанция на Медиоланском Соборе разделял, в числе современных исследователей, английский специалист по позднеримской истории А. Джонс, указывая на то, что к середине IV столетия большое распространение получила идея, свойственная в чистом виде донатистам и предполагавшая недвусмысленный вопрос – что император делает в сфере внутренних церковных дел? Как подчеркивал исследователь, «Афанасий, Иларий и омоусианская партия на Западе провозглашала подобную доктрину и полагала прямые требования в отношении религиозной свободы, когда Констанций II оказывал поддержку их противникам»[287]. Хотя сравнение позиции галльско-италийских омоусиан и африканских донатистов предполагает наличие довольно поверхностного сходства, очевидно, что выраженная А. Джонсом констатация стремлений православных епископов к церковной свободе подчеркивает тот факт, что император Констанций не имел никаких канонических прав вторгаться в деятельность Медиоланского Собора и не являлся на нем формальным судьей, выставив вместо себя епископов Урсакия и Валента. При этом следует отметить, что исторические реалии, сопровождавшие борьбу омоусиан с императором Констанцием и донатистов с императорами Константином и Констанцием, несмотря на внешнее сходство, выглядят абсолютно различно, что представляется чрезвычайно важным.

На первый взгляд, действительно, в 355 г. омоусиане оказались в том положении, в котором находились в 347 г. донатисты. По словам немецкого исследователя Е. Тенгстрома, «Католическая Церковь добилась благодаря преследованию в 347 г. доминирующего положения… теперь донатисты проиграли»[288]. Таким же образом и омии в 355 г. подавили омоусианскую оппозицию при помощи государства. Однако омоусианская оппозиция императорской власти глубоко отличалась по своим мотивам от донатистской, в то время как императорская политика в отношении омоусиан и донатистов в общем была однотипной. Е. Тенгстром выделил несколько социальных мотивов, в некотором отношении обусловивших донатистам местное покровительство и сделавших возможным столь длительную донатистскую борьбу. «Если разыскивать мотив возможного покровительства донатистов, – спрашивал исследователь, – прежде всего необходимо спросить себя, были ли сенаторы, арендаторы и остальные патроны (колоны, обладавшие небольшим имуществом) сами донатистами и желали ли они, по этой причине, помочь своим собственным единоверцам»[289]. В итоге, проанализировав настроения социальных слоев Северной Африки, Е. Тенгстром пришел к следующему выводу: «…при исследовании обнаруживается, что сенаторы и арендаторы обладали как возможностью, так и мотивом предоставлять донатистам крепостную защиту вопреки антидонатистскому эдикту. Они могли также благодаря праву «adiectio» (право, разрешавшее различные присоединения к имуществу – А. М.) быть благосклонными, куриалы распространяли их покровительство на колонов, обладавших небольшим имуществом»[290].

Даже если Е. Тенгстром несколько преувеличил наличие у донатистов широких способов приобретения социальной поддержки, очевидно, что североафриканская оппозиция Православной Церкви и императорской власти находила опору в самых широких общественных слоях Нумидии, Киренаики и Триполитании. Подтверждением этому может служить религиозно-общественное движение циркумцеллионов, терроризировавших православных и императорских чиновников с особенным упорством и яростью. Среди исследователей, изучавших проблему донатизма, долгое время не было единого мнения относительно сущности этого движения. В частности. французский исследователь Ш. Сомань полагал, что использовавшиеся донатистами циркумцеллионы представляли собой наемных сельскохозяйственных рабочих, среди которых встречались представители самых разных, по преимуществу маргинальных, религиозных групп, и которые были объединены в качестве единой сословной группы. В то же время в трудах советских исследователей, в частности Г. Дилигенского, циркумцеллионы, именуемые также агонистиками, воспринимались как представители единого целостного движения, связанного вне какой-либо социальной программы с социальным протестом низов, вступавшего лишь во временный союз с донатистами[291]. Впрочем, данная полемика никак не влияет на конечный вывод, заключающийся в том, что циркумцеллионы как ударная сила донатистов серьезно дестабилизировали внутреннюю церковную обстановку в Северной Африке, в результате чего, по справедливому свидетельству бразильского церковного историка Е. Росси де Агвиар, «священники, которые, отказавшись от схизмы, присоединились к Католичеству, стали несчастными жертвами, убитыми с крайней суровостью, с каким-то режущим садизмом»[292].

В отличие от кровавой религиозной и социальной борьбы, охватившей в Северной Африке достаточно широкие слои населения, борьба омоусиан с императорской властью за религиозную свободу в Италии в эпоху Медиоланского Собора носила ярко выраженный клерикальный характер. Деятельными противниками омийства и императорской власти, покровительствовавшей этой доктрине, были наиболее выдающиеся – однако, далеко не все – представители западного епископата и клира. Их борьба представляла собой отчаянную попытку юридически защитить св. Афанасия Александрийского, ненавидимого на Востоке и в императорской ставке, а также богословски отстоять правоту никейского вероучения перед теми, кто воспринимал никейскую веру a priori в качестве еретического модализма. При этом омоусиане не могли расчитывать ни на финансовую, ни на силовую поддержку знатных собственников, прочно связанных в Италии с императорским двором. В то время как в Африке сенаторы и арендаторы становились реальным гарантом защиты донатистов от чиновников, в Италии те же самые чиновники, представлявшие при Констанции в определенном смысле состоятельный общественный слой, готовы были исполнить любое императорское требование. B Италии и Галлии «сильные мира сего» в лице римских префекта Леонтия, префекта Тавра, препозита священной опочивальни Евсевия были настроены чрезвычайно индифферентно к религиозной проблематике (исключение составляет только личность Юлиана, проявившего себя в качестве защитника св. Илария Пиктавийского на Биттерском Соборе). Объяснение этому, по-видимому, скрывается в той веротерпимости, которая позволяла христианам и язычникам попеременно занимать должности на небольшой срок, не заботясь об общественном благочестии и религиозном облике региона, что наглядно демонстрирует очередность смены префектов Рима в 50-х гг. IV в., изученная А. Шастаньолем[293]. Единственным активным религиозным политиком в государстве оставался поэтому Констанций, который беспрепятственно укреплял позиции омиев на Западе. По очень точному утверждению Е. Росси де Агвиар, согласному с мнением французского исследователя Ш. Куртуа, донатистская смута, начавшаяся как простой «конфликт у ризницы», связанный с избранием архидиакона Цецилиана, нашла свое отражение в глубинах латинского народонаселения Средиземноморских земель[294]. Природа конфликта омоусиан и императора Констанция на Медиоланском Соборе была гораздо более глубокой, и неслучайно после Ариминского Собора этот конфликт также завладеет всем позднеримским обществом: приведет к люциферианской схизме, борьбе между папой Дамасом и Авксентием Медиоланским в Италии, а затем к борьбе св. Амвросия Медиоланского с балканским омийством. Хотя Констанций, осуществляя репрессии в отношении омоусиан, явился, так же как и в Африке, по словам Е. Тенгстрома, всего лишь «двигателем гонения»[295], сущность противостояния омоусиан и императора заключалась, в конечном счете, в непримиримом антагонизме двух противоположных восприятий духовной жизни. По словам известного православного богослова протопресвитера Б. Бобринского, «православное богословие, следуя мысли святых отцов, с полным основанием различает тринитарное «богословие», то есть Тайну Божественной Троицы в его вечной «имманентности», в бесконечном и блаженном общении Божественных Лиц между Собой и «без отношения к творению», а также троическую «икономию», то есть совместное действие Божественной Троицы ad extra к наполнению и восстановлению тварного мира, к благосостоянию и к общению с Богом»[296]. Констанций, по-омийски не признававший внутреннее отношение Единосущных Лиц Троицы, тем самым отрицал данность Богообщения ad extra. Он подменял прямое богообщение, возможное через Христа, субординатической иерархией: Бог, Христос, император, христианин.

Отправленные в ссылку по окончании Медиоланского Собора, превратившегося после переноса заседаний во дворец в придворный императорский синод по образцу Арелатского Собора 353 г., епископы-омоусиане представляли собой очень разных и по-своему ярких первосвятителей, неслучайно дерзнувших выступить на Соборном заседании против Августа. Главным из них был Евсевий, епископ лигурийского города Верцеллы – согласно одной из точек зрения являвшийся первым епископом этого города[297], – о котором св. Иларий Пиктавийский говорил: «Eusebius Vercellensis episcopus et uir omni uita Deo seruiens»[298] («Евсевий, Верцелльский епископ и муж, служащий Богу всей жизнью»). Характеризуя личность Евсевия, аббат Л. Дюшен сделал заключение, что Евсевий был «старым римским клириком, известным святостью жизни и стойкостью характера»[299]. До своего избрания в епископы Верцелл он являлся лектором (чтецом) Римской Церкви. Следуя свидетельствам св. Амвросия Медиоланского, а также «Vita Eusebii» – впрочем, с точки зрения В. Самуилова, памятнику малодостоверному[300], – можно утверждать, что Евсевий «первым на Западе установил среди своих клириков уставное общежитие и с большим успехом»[301]. Большое количество верцелльских клириков – евсевианских каноников замещали во второй половине IV в. епископские кафедры италийской области Эмилия. В Верцеллах существовала также община дев, посвященных Богу. Епископство Евсевия включало такие небольшие городки как Аоста, Иврея, Нована и Тортона. После возвращения из ссылки Евсевий боролся против арианского епископа Милана Авксентия и участвовал в рукоположении Марцеллина, первого епископа города Ебредуна, располагавшегося на границе верцелльского диоцеза и Галлии[302].