– Вов, дуй ко мне. Да, с документами.

Дарина

– … с Евгения Шевцова снять обвинения и отпустить из-под стражи в зале суда, – объявил судья и стукнул молотком.

Я не верила своим ушам, а потом и глазам, когда Женю выпускали из чертовой клетки. Только когда он крепко сжал меня в объятиях, я осознала и… разревелась.

– Дар, уймись. Ну вот ты чудная… Не ревела, когда меня закрывали, зачем теперь? – смущенно успокаивал меня брат.

Он пожал плечами, взглянув на Коневскоко, мол, женщины, простите. Егор Кириллович ничуть не смущался из-за моего проявления чувств. Наверно, он видел и не такие эмоции.

Женя поблагодарил его, пожал руку. Коневский заверил, что всегда приятно помочь невиновному и, лаконично попрощавшись, покинул зал суда. Я очнулась, вытерла слезы и поспешила убраться отсюда поскорее.

– Поехали домой.

Я дернула Женю за руку и потащила по коридору к выходу.

– Какое тут метро вообще? – буднично заговорил Женька. – Мы в центре?

Я не стала ничего объяснять, просто подвела его к машине, открыла дверь, велела:

– Садись.

У Женьки глаза стали размером с блюдце. Он так опешил, что не оказывал сопротивления, когда я засовывала его в салон салмановского авто.

– Дарин, чо за херня? – завопил братец, оказавшись в объятиях мягкой кожи салона.

– Потом, Жень. Давай все потом, – взмолилась я, сжимая его руку. – Коль, Вы же знаете наш адрес? Отвезете?

Николай поймал мой взгляд в зеркале заднего вида, поговорил:

– Прости, Дариш, но у меня другой приказ.

Он сказал это так ласково и мягко, что у меня мороз прошел по коже.

– К-как? Почему? – запинаясь, спросила я.

– Что еще нахрен за приказ! – влез Женька, буяня в лучших традициях задиристого себя.