В качестве модуля всего изображения у Альберти считается третья часть человеческой фигуры, которая помогает правильно организовать все живописное пространство, соединить воедино все элементы изображения. Как показал М. Бэксанделл, учение о композиции Альберти идет вслед за античной риторикой. Как в риторике построение целостного периода строится в определенной последовательности «слово — фраза — предложение — период», так и в живописи существует композиционная цепочка «поверхность — член тела — тело — картина». Не случайно, Альберти в своем трактате говорит: «Я хочу, чтобы молодые люди, которые только что, как новички, приступили к живописи, делали то же самое, что, как мы видели, делают те, которые учатся писать. Они сначала учат формы всех букв в отдельности, то, что у древних называлось элементами, затем учат слоги и лишь после этого — как складывать слова»[141]. Тем самым Альберти утверждает единство словесного и живописного изображения, хотя живопись он называл «цветом всех искусств», ставя ее выше поэзии. Ренессансная живопись утверждала превосходство зрения над словом, как в теории, так и в художественной практике.

Учение о композиции имело целью не только объединять и гармонизировать все элементы живописного пространства, но и гармонизировать разновременные элементы, относящиеся к прошлому, настоящему и будущему. В Средние века картины часто строились как рассказ о событии, которое происходит в разных временных пластах. Такие повествовательные картины-рассказы существуют и в эпоху Возрождения, но художники этой эпохи стремятся не разделять вневременные планы, а наоборот, соединять их, сблизить разноплановые и разновременные моменты. Они стремились до минимума свести познавательные моменты, чтобы композиция не читалась, а мгновенно узнавалась.

Композиция у Альберти тесно связана с изображением сюжета (istoria). Этот сюжет должен подчиняться законам композиционного размещения и измерения. «Когда же нам придется писать историю, мы сначала основательно продумаем, какого рода она должна быть и какое размещение будет для нее самым красивым. Прежде всего, мы сделаем себе наброски и эскизы, как для всей истории, так и для каждой ее части…»[142].

Но главное и принципиально новое в трактате Альберти о живописи заключается в теории перспективы (perspective artificialis). О теории и практике перспективы мы говорим в специальном разделе, чтобы выделить их значимость.

Между теорией живописи Леонардо да Винчи и Альберти, при всем их различии, существует много общего. Прежде всего, это признание приоритета зрения над другими чувствами. Причем даже термины они употребляли общие. Альберти строил свою картину как «окно в мир», для Леонардо да Винчи глаз — «окно души». Оба они стремились к «разнообразию», истолковывая его как универсальный эстетический принцип. Много общего и в понимании ими композиции как средства достижения художественного единства. Леонардо да Винчи тоже стремился к композиционному единству. «Тот общеупотребительный способ, — писал он, — каким живописцы расписывают стены капелл, следует весьма порицать на вполне разумных основаниях. Они изображают один сюжет, затем поднимаются на другую ступень и изображают другой сюжет, затем третий и четвертый. И если бы ты захотел сказать: каким образом могу я изобразить жизнь святого, разделенную на много сюжетов, на одной и той же стене? — то на это я тебе отвечу, что ты должен поместить первый план с его точкой зрения на высоте глаза зрителя этого сюжета, и именно в этом плане должен ты изобразить первый большой сюжет; потом, уменьшая постепенно фигуры, дома, на различных холмах и равнинах сделаешь ты все околичности данного сюжета»[143].

Различия между ними состоят в понимании исходного момента композиции. Для Леонардо таким моментом является эскиз, фиксирующий образ целого, за которым идет детальная разработка, тогда как у Альберти «inventio», построение сюжета начинается с разработки соотношения целого и части и последовательном движении от части к целому. Альберти, исследуя пропорции, обращается прежде всего к человеческому телу, тогда как Леонардо да Винчи интересуется пропорциями не только человека, но и животных, растений. Но все это свидетельствует только об отличиях в деталях, тогда как мировоззрения обоих художников демонстрируют удивительное единство.

В Италии во второй половине XVI века появляется новый тип литературы об искусстве, отличающийся от трактатов Альберти и Леонардо да Винчи. Они были написаны в живой, диалогической форме и обращались к современному искусству, обсуждая достоинства и недостатки отдельных художников или различных художественных школ. Начало этой литературе положили заметки об искусстве венецианского писателя Пьетро Аретино, который доказывал преимущество венецианской школы живописи, основанной на колорите. Эту традицию продолжил венецианский художник Паоло Пино, написавший «Диалог о живописи» (1548), а также Лодовико Дольчи, автор «Диалога о живописи» (1557). С полемикой против прославления венецианской школы живописи выступил тосканский писатель А. Ф. Дони, который, полемизируя с Дольчи, обосновывал в своем диалоге «О рисунке» (1549) приоритет флорентийской традиции, культивировавшей в большей степени рисунок, а не колорит.

Вся эта литература продолжает идеи позднего Возрождения — о месте и роли художника, о взаимоотношении зрения и слова, колорита и рисунка и т. д. Только теперь это не ученая литература, а живой, непринужденный разговор, в котором представлены противоположные точки зрения.

В эпоху Возрождения рождается новая научная дисциплина — история искусства. Ее основоположником был гуманистический писатель, живописец и архитектор Джорджо Вазари (1511–1574). Он родился в городе Ареццо, учился живописи у художника Луки Синьорелли. Позднее Вазари переезжает во Флоренцию, где работает при дворе Медичи. В 1546 году его приглашают ко двору кардинала Алессандро Фарнезе в Рим, где у него возникает идея написать книгу о выдающихся художниках своего времени. Вернувшись во Флоренцию, он издает в 1550 книгу «Жизнеописания выдающихся живописцев, ваятелей и зодчих», которая на несколько веков стала источником о жизни и творчестве современных художников. (Второе, более расширенное издание выходит в 1568 году.)

Это — первая история искусства. Конечно, ее зачатки можно находить в античной древности, как, например, в «Естественной истории» Плиния. Но сведения об истории искусства у Плиния отрывочны и к тому же носят подчас анекдотический характер. Вазари пытается систематизировать огромный биографический материал, сопровождая его своими комментариями и оценками.

Книга Вазари состоит из трех частей: в первой рассматривается искусство Италии XIV века — от Джотто до Пизано, вторая обращается к художникам эпохи Кватроченто и третья — к художникам XVI века, включая Леонардо да Винчи, Рафаэля и Микеланджело. В этих книгах Вазари дает портреты итальянских художников, отбирая художников по принципу: «лучших из хороших, и самых лучших из лучших». В предисловии Вазари кратко касается вопроса о происхождении искусства в Древней Греции, затем о его падении в эпоху Константинополя, которая проявляется в «византийском стиле», существовавшем в Италии до XIII века. Но, по мнению Вазари, только начиная с Джотто и Чимбакуе история пошла по правильному пути, пока искусство не достигло в творчестве Микеланджело действительных высот — «maniera grande».

В своей книге Вазари цитирует Дюрера, Альберти, Серлио, широко использует эстетическую терминологию — рисунок, порядок, мера, красота, грация, стиль (maniera), вымысел (invention). Он применяет к художнику такие понятия, как ingegno, furore, divino, говорит об искусстве как подражании природе.

Вазари исходит из концепции бесконечного прогресса искусства, от «варварского стиля» к хорошей, «средней» и, наконец, высокой (grand) манере. Уже Рафаэль, по его словам, «не человек, а живой бог», а искусство Микеланджело носит божественный характер (divine), представляя вершину в поступательном движении искусства к совершенству. Таким образом, Вазари рассматривает искусство на широком историческом фоне как процесс прямолинейного, безостановочного прогресса.

При всем новаторском характере книга Вазари имела очевидные недостатки. Это было связано с отрицания византийского и средневекового искусства, возвеличением флорентийского искусства и недооценкой других школ итальянской живописи. Но достоинства этой первой истории искусства перевешивали недостатки, и поэтому она совершенно справедливо стала исходной точкой для всех последующих исследований истории искусства.

В трактате Вазари сказалась еще одна черта — склонность к субъективной, изощренной красоте, которую он означал термином «грация», в противоположность объективной красоте, основанной на подражании природе. Это делало его позиции близкими к маньеризму — направлению в искусстве и эстетике позднего Ренессанса.

Не следует рассматривать маньеризм только как деградацию искусства Возрождения. Против этого в свое время возражал Макс Дворжак, который писал: «Согласно первому впечатлению, перед нами — малосостоятельное, эпигонское искусство. Вследствие этой мнимой несостоятельности и возникло определение маньеризм; оно подразумевает искусство, носители которого превращают заветы мастеров эпохи Высокого Возрождения в манеру»[144].