«Бунин <…> о смерти <…> думал, кажется, больше всего физически: представлял себе и даже иногда изображал, – как будет лежать в гробу, каков будет в своем “смертном безобразии” (его подлинные слова). А если и размышлял о возможном или невозможном “после”, то едва ли настойчиво. В этом “после”, даже если оно будет и каково бы оно ни было, во всяком случае, не будет того, что он всем своим существом, сердцем, плотью, умом любил: не будет неба, ветра, солнца, не будет повседневных мелочей существования, утрата которых казалась ему величайшим из несчастий. Был ли он религиозен? Если действительно “стиль – это человек”, то, вчитываясь в бунинские писания, в склад и тон их, ответить приходится скорей отрицательно. Он уважал православную церковь как установление, сроднившееся в течение веков с дорогой ему Россией, он ценил красоту церковных обрядов. Но не более того. Истинная, требовательная, вечно встревоженная религиозность была ему чужда, хотя, признаюсь, это с моей стороны только догадка. Бунин, при всей своей внешней, открытой порывистости, был человеком с душевными тайниками, куда никому не было доступа. Вера Николаевна рассказала мне, например, что за всю совместную с ней жизнь он никогда, ни единым словом не упомянул о своей рано умершей матери, которую горячо любил. “Как то, забывшись, что-то хотел сказать о ней и сразу осекся, побледнел и умолк”»³⁹.

Уже в самом начале XX в. Бунин утвердился в качестве заметной фигуры на российском литературном Олимпе, и согласно отечественной традиции его портретный образ подлежал увековечиванию кистью какого-нибудь мэтра портретного жанра. Поскольку Бунин, помимо знаменитых литературных «Телешовских сред» (1899–1916)⁴⁰, посещал так же и «Шмаровинские среды»⁴¹, где собирались преимущественно художники, он был знаком с их завсегдатаями – К. Коровиным, Н. Андреевым, А. Голубкиной⁴², В. Суриковым, братьями Васнецовыми⁴³ и др. Один из участников этих «Шмаровинских сред», тогда еще студент МУЖВЗа⁴⁴ Леонард Туржанский, впоследствии получивший известность как самобытный пейзажист, исполнил в 1905 г. портрет Ивана Бунина (картон, масло, ГЛМ, Москва)⁴⁵. Эта работа, отличающаяся лаконичностью и глубоким психологизмом, является первым живописным образом Бунина. На ней Туржанским особо подчеркнута присущая облику Бунина строгость и отчужденность – качества его личности, ставшие своего рода «знаковыми характеристиками» образа писателя. Их можно обнаружить на всех его изображениях, даже на беглой зарисовке Юрия Анненкова⁴⁶, датируемой 1914 годом (бумага, тушь, ГТГ, Москва⁴⁷).

В своей книге о муже Вера Николаевна Муромцева-Бунина пишет:

«Художник Пархоменко, живший в ту пору в Орле, рассказывал мне при знакомстве, что у Ивана Алексеевича были очень красивые густые волосы, и что ему хотелось его писать. Не помню, сделал ли он с него портрет. Иван Алексеевич терпеть не мог позировать, отказывал даже и знаменитым художникам»⁴⁸.

За давностью лет Вера Николаевна, действительно, забыла детали общения Бунина с Иваном Кирилловичем Пархоменко⁴⁹. Этот художник родом с Черниговщины⁵⁰, закончив рисовальную школу в Киеве по классу Николая Ге, затем Академию художеств в Петербурге, где его учителем был Илья Репин, в начале 1900-х гг. обосновался в Париже. Как портретист он совершенствовал свое мастерство в академии Жульена, у знаменитого французского художника академика французской Академии изящных искусств Жан-Поля Лоранса (1838–1921). Здесь он отработал редкую в то время исполнительскую манеру – воспроизводить портретный образ сразу же в красках, без подготовительного контура.

«Идея создания художественной галереи русских писателей родилась у И. К. Пархоменко по приезде из Франции в 1908 г. Она была сразу же поддержана Литературным фондом (Обществом для пособия нуждающимся литераторам и ученым), представившим художнику список рекомендуемых для изображения писателей, который составляли историк литературы, профессор С. А. Венгеров, филолог, профессор Ф. Д. Батюшков и писатель В. Г. Короленко. Обозначенный ими перечень лиц впоследствии, однако, все время расширялся, объединив в конечном итоге около ста имен не только писателей и поэтов, но также критиков, публицистов, ученых, политиков, общественных деятелей, активно занимавшихся литературной деятельностью и получивших широкую известность в России. Основная работа над галереей велась в течение 1908–1912 гг., и за это время И. К. Пархоменко создал 90 натурных живописных портретов, увековечив почти всю литературную элиту страны начала XX в.»⁵¹.

К сожалению, почти треть из них пропала еще до Революции. Среди бесследно исчезнувших картин оказался и портрет Льва Толстого, написанный Пархоменко в рекордно короткие сроки – за три дня (9-12 июля 1909 года), который сам Толстой считал лучшим из всех существующих его живописных изображений.

Портрет П. А. Бунина (холст, масло, 93,0x69,0 см.) по счастью уцелел и в настоящее время хранится в Государственном литературном музее (г. Москва). Исполнен он был где-то в 1909–1910 годах, т. е. является одним из ранних полотен в портретной галерее русских писателей Ивана Пархоменко. Как пример иронии судьбы нельзя не отметить, что после Революции Пархоменко успешно подвизался в качестве личного портретиста Ильича – человека, о котором Бунин отзывался не иначе, как «…выродок, нравственный идиот от рождения, Ленин явил миру как раз в самый разгар своей деятельности нечто чудовищное, потрясающее; он разорил величайшую в мире страну и убил несколько миллионов человек…»

Фотографически точный в передаче деталей внешности Бунина – высокий лоб, большие, печальные, глубоко сидящие слегка отечные глаза, крупный нос, заостренный к низу треугольный овал лица, крупные оттопыренные уши – портрет Пархоменко репрезентирует некоего элегантного господина, на челе которого лежит печать глубоких дум, тревог и сожалений. В остальном вид у восходящей звезды русской словесности вполне заурядный: он ни загадочен, ни романтически возвышен, ни символичен. Художник не использует его облик для некоей «программной декларации» и не создает из него яркий «художественный образ» – то особого рода качественное состояние, которое придавали своим портретам прославленные русские мастера этого жанра конца XIX – начала XX в., и в силу чего они имели широкий общественный резонанс. В качестве примера здесь можно привести портреты Леонида Андреева – друга-соперника Бунина, исполненные в начале XX в. Ильей Репиным и Валентином Серовым⁵², или, ставший классическим, серовский же портрет молодого Горького (1905 г.).

В отличие от этих шедевров русской живописи работа Ивана Пархоменко – типичный «представительский» портрет для присутственных мест, что абсолютно отвечало концептуальному замыслу его галереи, которая, как он надеялся, именно в иллюстративно-познавательном плане «будет в высшей степени нужна и интересна для следующих поколений». Поэтому художник считал, что «только взятые под одним углом зрения, при том же свете, в одной обстановке для рисующего, наконец, только взятые одним и тем же живописцем, лица писателей дают большой материал для сравнения, и даже больше – открывают свою истину»⁵³.

По этой, видимо, причине ни у самого Бунина, ни у его окружения портрет Пархоменко восторгов не вызвал. Так, писатель И. А. Белоусов⁵⁴ – полный тезка Бунина и его в те годы друг, в письме к нему от 22 июня 1911 года позволил себе даже гротескно-саркастическое замечание по сему поводу:

«Завтра поеду в Апрелевку, увижу твоего любезного художника (от слова худо) Пархоменко. Никак не могу забыть твоего портрета, им написанного. Когда я увидел его в первый раз, то ты мне показался похожим на щуку, которая только что выметала икру»⁵⁵.

По воспоминаниям близких друзей:

«… лет в тридцать пять, был он изящен, тонок, горд, самоуверен» (Б. Н. Зайцев)⁵⁶.

«… стройный, с тонким, умным лицом, всегда хорошо и строго одетый» (Н. Д. Телешов)⁵⁷.

«…в сюртуке, треугольных воротничках, с бородкой, боковым пробором всем теперь известной остроугольной головы – тогда русо-каштановой – изящный, суховатый, худощавый» (Б. Н. Зайцев)⁵⁸.

Таким предстает Бунин и на своих портретах доэмигрантского периода, написанных Владимиром Российским (1915 г., бумага, пастель, ГЛМ, Москва)⁵⁹ и Петром Нилусом (1918 г., холст, масло, Музей И. С. Тургенева, Орел)⁶⁰. Оба художника делают упор на воспроизведение «знаковых деталей» внешнего облика писателя: прямая гордая осанка, треугольный абрис гладко выбритого лица с густой растительностью вокруг рта и на подбородке, коротко стриженые волосы с аккуратным пробором на левой стороне головы, элегантный двубортный сюртук, белая рубаха и, непременно «крахмальный воротник – или, как тогда говорилось, воротнички – высокий и твердый, с уголками, крупно отогнутыми по сторонам корректно-лилового галстука, подобно уголкам визитных карточек из наилучшего бристольского картона» (В. П. Катаев)⁶¹.

Российский предлагает вниманию зрителя репрезентативно-программный портрет Бунина, где главную роль в раскрытии образа выполняют знаки и символы. Например, чтобы еще больше подчеркнуть аристократизм облика писателя, он выводит на передний план его руку: узкую, с холеными длинными пальцами, между которыми зажата папироса, и перстнем на мизинце. Не менее символически-указующим выглядит фон, на котором представлена зрителю фигура Бунина, – стеллажная стенка, заполненная фолиантами книг. Такое расположение фигуры писателя – свидетельство, несомненно, его начитанности и, как следствие, высокой культуры. Не исключено, что Российский таким образом проиллюстрировал запомнившееся ему высказывание известного литературного критика Абрама Дермана, который в том же 1915 году в рецензии на книгу Бунина «Чаша жизни» утверждал, что в его рассказах чувствуется «перевес культуры (имеется в виду литературного мастерства – М. У.) над талантом. Он (талант – М. У.) не мал, но культура – много больше. <…> Он <Бунин> продолжает напряженно работать, шлифовать и шлифовать свой драгоценный камушек (литературное мастерство – М. У.), продолжает учиться и расти»⁶².

Выражение лица Бунина на портрете – задумчиво-печальное. Он весь в себе, и хотя глаза его широко раскрыты, смотрит не на зрителя или какую-либо иную деталь дольнего мира, а, скорее всего, в «глубинные бездны духа вечного Самобытия». В общем и целом портретный образ писателя Бунина являет собой синтез трех основных качеств его личности – одухотворенности, аристократизма и высокой образованности. В свете воспоминаний современников о том, что «кроме своего отщепенства от “подобающей” ему среды, Бунин также тяжело переживал, несмотря на всю свою славу, что он был самоучкой, что не окончил гимназии, что не имел университетского образования» (3. А. Шаховская)⁶³; «Бунин не мог простить человечеству, что кончил четыре класса гимназии» (Анна Ахматова)⁶⁴, – и аналогичных высказываний на сей счет самого Бунина⁶⁵, подобная трактовка его образа выглядит двусмысленно иронической.

Близкий друг Бунина Петр Нилус буквально под занавес – в 1919 году – исполнил его парадный портрет⁶⁶. На нем писатель представлен в полный рост, одетый по всем правилам тогдашнего представительского этикета: элегантный синий костюм, туго накрахмаленная манишка с «воротничками» и галстуком, пикейный жилет, застегнутый на все пуговицы, узконосые черные лаковые туфли – и с сигарой в руке.