А я-то думал, что это коронный прием Ричи, его особый дар – забалтывать свидетелей и подозреваемых, пока они не поверят, что он – сколь бы абсурдным и невероятным это ни казалось – видит в них людей. Я был здорово впечатлен, когда он убедил Гоганов, будто они для него не просто гнусные мрази, а Конора Бреннана – что он не просто дикое животное, которое нужно убрать с городских улиц. Я должен был сообразить, что к чему, еще той ночью в логове, когда мы просто поболтали по-людски. Я должен был сразу почуять опасность и понять, что его сочувствие – никакое не притворство.

– Так вот почему ты напустился на Пэта Спейна. Я-то думал, что все это во имя истины и правосудия. Господи, какой я дурак.

Ричи хватило совести покраснеть.

– Нет, не поэтому. Сначала я правда думал, что это сделал он, потому что в виновность Конора мне не верилось, а других подозреваемых как будто не было. А потом, увидев эту штуку, я подумал…

Он умолк на полуслове.

– Мысль о том, чтобы арестовать Дженни, оскорбила твою тонкую натуру, зато бросить Конора в тюрьму пожизненно за преступления, которых он не совершал, – это, по-твоему, просто плохая идея. Мило с твоей стороны. Вот ты и решил свалить все на Пэта. Прекрасный спектакль ты вчера разыграл перед Конором. Кстати, он даже почти клюнул. Наверное, испортил тебе день, когда все-таки не повелся.

– Пэт умер, ему уже все равно. Я помню, что вы говорили – все будут считать его убийцей. Ну а вы помните, как он писал на форуме, что просто хочет позаботиться о Дженни? Как по-вашему, что бы Пэт выбрал: взять вину на себя или пожизненно упрятать ее за решетку? Да он умолял бы нас назвать убийцей его. На коленях бы ползал.

– Так вот что ты делал с этой сукой Гоган, и с Дженни тоже. Вся эта пурга про то, не стал ли Пэт более вспыльчивым, не было ли у него нервного срыва, не боялись ли вы его… Ты добивался, чтобы Дженни оклеветала Пэта. Только оказалось, что у убийцы чувство чести развито получше, чем у тебя.

Лицо Ричи вспыхнуло еще ярче. Он не ответил.

– Давай на секунду представим, что мы поступим по-твоему, – сказал я. – Бросим эту штуку в измельчитель, спихнем вину на Пэта, закроем дело и позволим Дженни уйти из больницы. Как по-твоему, что будет дальше? Что бы ни случилось той ночью, Дженни любила своих детей. И мужа тоже любила. Что она сделает, как только достаточно окрепнет?

Ричи положил отчеты на стол на безопасном расстоянии от пакета и подровнял стопку.

– Закончит начатое, – ответил он.

– Да. – Свет прожигал воздух, превращал комнату в белое марево, в нагромождение раскаленных, сияющих очертаний. – Именно это она и сделает. И на сей раз не облажается. Если выпустить ее из больницы, не далее как через двое суток она умрет.

– Да. Скорее всего.

– И почему, черт побери, тебя это не беспокоит? (Ричи приподнял плечо.) Отомстить хочешь? Она заслуживает смерти, но у нас никого не казнят, так что какого черта, пусть сделает это сама. Так ты рассуждал?

Ричи посмотрел мне в глаза:

– Это лучшее, что может с ней произойти.

Я едва удержался, так хотелось вскочить со стула и схватить его за грудки.

– Ты не имеешь права так говорить. Сколько Дженни еще жить – пятьдесят лет, шестьдесят? И ты думаешь, что ей лучше всего лечь в ванну и вскрыть себе вены?

– Да, может, шестьдесят лет. Половину из них в тюрьме.