– Я боялся этого. Сегодня, когда мы слушали Бетховена, я кое-что понял: ты словно тоника. Нота, к которой тянутся остальные ноты, вокруг которой они строятся. Дом там, где ты. Без тебя песня, возможно, перестанет быть песней, а семья – семьей. Этого ты боишься, верно? Кто даст опору, кто станет ведущей нотой, если ты уйдешь? – Взгляд Сэмюэля стал тусклым, а его голос звучал низко и хрипло. – Для меня ты с самого начала была тоникой. Нотой, которую я слышу, даже когда она не звучит, к которой я стремился все эти годы.
Он наклонился и поцеловал меня в макушку. Его рука мягко коснулась моей щеки, а подушечка большого пальца скользнула по дрожащей нижней губе. – Я люблю тебя, Джози, – сказал Сэмюэль, а потом отвернулся и вышел из дома.
На следующее утро его пикап исчез, прямо как много лет назад, в тот день, когда у Дейзи родился жеребенок.
20. Ведущая нота
ПРОШЛО ДВЕ НЕДЕЛИ с тех пор, как уехал Сэмюэль. Я старалась не оставлять себе ни одной свободной минуты. Я занималась привычными делами: работала в салоне, вела уроки, пробегала по несколько миль каждое утро. Еще я собрала остатки урожая в огороде, после чего до утра консервировала свеклу, помидоры, бобовые и огурцы. Я наделала лазаньи и запеканок, расфасовала на порции и убрала в морозилку. Когда стало нечего солить и замораживать, я заново уложила все запасы по алфавиту. Затем я решила, что дому нужна генеральная уборка. Я отмыла жалюзи, постирала шторы и устроила коврам паровую чистку. Потом переключилась на двор. Короче говоря, я была в полном отчаянии.
Во время работы я заставляла себя слушать любимую музыку. Хватит с меня трусости! И если я веду себя как чокнутая – пусть так, мне все равно. В ярости я поклялась себе, что отъезд Сэмюэля ни за что не заставит меня прибегнуть к музыкальному воздержанию. Больше никаких глупостей. Я играла Грига, пока пальцы не начинали ныть, и энергично работала под «Исламея» Балакирева, гремевшего из колонок. Когда отец вошел в дом и услышал эти звуки, он просто развернулся и вышел обратно.
На пятнадцатый день я сделала шоколадный торт, достойный книги рекордов. Он получился омерзительно сочным и жирным, во много слоев, весил чуть ли не больше меня, был покрыт слоем сливочного сыра и щедро посыпан шоколадной стружкой. Я вооружилась большой вилкой и принялась уплетать его безо всяких церемоний, не нацепив даже салфетку. Я поедала торт с энтузиазмом, какой увидишь разве что на соревнованиях по поеданию хот-догов, где всех полных мужчин обычно уделывает крошечная азиатка.
– Джози Джо Дженсен!
В дверях кухни возникли Луиза и Тара. Их лица выражали шок, отвращение и, возможно, некоторую долю зависти. Кухня сотрясалась от звуков Брамса, Рапсодии номер два соль-минор. Я никогда раньше не ела торт под Брамса. Мне понравилось. Я снова накинулась на десерт, не обращая внимания на незваных гостей.
– Ну что, мам, – сказала Тара, – что будем делать?
Тетя Луиза всегда отличалась практичностью.
– Не можешь победить – присоединись! – оптимистично процитировала она.
Не успела я и глазом моргнуть, как обе гостьи схватили вилки. Салфетки им тоже были не нужны. Музыка гремела с нарастающей мощью, а мы, вторя ей, все быстрее запихивали куски в рот.
– Прекратите! – крикнул отец, остановившись в дверях.
Он был очень зол. Его загорелое лицо цветом сровнялось с моими любимыми туфлями. – Я отправил вас обеих сюда, чтобы вы остановили это! А это что такое? Дикая вечеринка Клуба анонимных обжор?
– Да ла-адно, папуль, давай с нами, – ответила я, почти не отрываясь от своего занятия.
Отец в несколько шагов пересек кухню, вырвал у меня вилку и швырнул ее зубьями в стену, где она и застряла, покачиваясь, точно меч на средневековом турнире. Папа выдвинул стул, на котором я сидела, подхватил меня под мышки и вытолкал с кухни. По пути я попыталась ухватить еще один кусочек торта, но отец издал нечеловеческий рев, и я оставила надежду объесться до тошноты.
– Тара! Тетя Луиза! – завопила я. – А ну уходите! Это мой торт! Без меня его есть нельзя!
Отец выдворил меня на крыльцо и захлопнул входную дверь. Я плюхнулась на качели, угрюмо стирая с губ шоколадную крошку. Тяжелые папины шаги прогрохотали через дом, и внезапно музыка, гремевшая на весь участок, оборвалась. Я услышала, как отец пообещал перезвонить тете попозже, после чего задняя дверь хлопнула. Луиза и Тара ушли. Вот и славно, а то они бы весь торт съели. Я видела, с каким энтузиазмом они заталкивали его в рот.
Отец вышел на крыльцо и опустился на качели рядом со мной. Какое-то время мы молча раскачивались. Я подобрала ноги под себя, а папины ноги, обутые в старые ботинки, отталкивались от земли. Назад-вперед, назад-вперед. Вечерний воздух принес прохладу, которой не было всего неделю назад. Осень вступила в свои права. Листья на деревьях горели в агонии. Я уже чувствовала приближение зимы. Что там говорил Сэмюэль про Меняющуюся Женщину и про то, что весна – время возрождения? Меняющаяся Женщина управляла сменой времен года, принося новую жизнь. Но не для меня. Моя жизнь останется прежней.