Между тем дело шло и на южном крыле.

Там 52-е генеральное командование 10 марта сосредоточило отряд Рандова в районе Цитовяны, отряд Брандиса[92] 11 марта под Лидовянами, полк Фишера (батальоны Майера и Эрбе) 12-го под Шавкянами. Добровольческий резервный корпус[93] получил задание поддерживать наступление 52-го генерального командования за счет операций под Байсогалой.

Взятие Шавлей на бронепоезде № 5 побудило командование корпуса ускорить наступление. Было установлено, что гарнизон Шавлей бежал в Радзивилишки.

12 марта отряд Майера (до этого Фишера) и Рандова вышел к Радзивилишкам и в Шавлям, где 13-го они и объединились. Фрайкор Брандиса двинулся в Позавце по самой что ни на есть плохой дороге.

45-я резервная дивизия из Добровольческого резервного корпуса на бронепоезде 12 марта добралась до Байсогалы, отряд Кеттнера – в Гудзиуны, а 13-го – в Байсогалу.

На 14-е договорились об общей атаке на Шадов сосредоточенными под Байсогалой и Радзивилишками силами. Неизменно оправдывавший себя в деле командующий 52-го генерального командования генерал-лейтенант Веллманн со своим ближайшим штабом отправился в Кельмы, чтобы лично отдать тактические указания, а также привести в порядок коммуникации и связь.

Шадов 14-го был с бою взят полком Кеттнера и литовским отрядом еще до того, как подоспел отряд Рандова. Противник бежал на восток. Его вновь настигли у станции Лаба преследующие его немцы и литовцы. Помимо винтовок и ручных гранат к немцам в руки попал бронепоезд.

В зоне 52-го генерального командования 16 марта бронепоезд был атакован под Янишками. Сами же войска были смещены еще правее на линию Радзивилишки – Шавли, отряд Шлентера вновь двинул свой корпус в Шадов.

Дальнейшее наступление в связи со слабостью имеющихся сил было остановлено, к тому же отряд Кеттнера вновь был отозван из-под Шадова, и тем самым правый фланг обнажился. Только отряд Брандиса был двинут на р. Муша, чтобы выяснить обстановку под Янишками. Он выполнил эту задачу в ходе более чем удачного налета на Янишки и 18 марта пробился к Саткунам, где противник был отброшен в кровопролитном для него бою. Железная дорога Шавли – Янишки попала в руки немцев неповрежденной, что для снабжения сражавшихся в Курляндии войск при блокировании подвоза по морю имело величайшее значение. Кроме того, бронепоезд силами 2-й роты Брандиса продвинулся к Майтену, где его экипаж еще нашел возможность для вполне удачного налета.

Очевидец боя дал такое захватывающее описание происходившего: «Поезд беспрепятственно ехал на север, пока около 3 часов дня не прибыл на станцию Майтен, ставшую позднее чрезвычайно важной как тыловой пункт рядом с деревней того же имени на полпути между Янишками и Митавой. Там, к востоку от железной дороги Бёттихер[94] внезапно увидел крупные колонны войск и много пехоты. Проклятье! Еще раз поглядел в бинокль. Нет, это была не 1-я гвардейская резервная дивизия, там же везде были русские коричневые шинели и фуражки «блином»! Дали сигнал, остановивший поезд, а пока 2-я рота молниеносно бросилась из поезда, тут во вражеских колоннах грянули первые попадания орудия. Там, естественно, истинная катавасия: только заторы, ужас, а затем все разбежались по домам и амбарам в Эллее. Наша 2-я рота с криками «Ура!» прямо по открытому полю. Но Эллей русские просто так не сдали. Среди многих сотен было, однако, некоторое количество людей, не опустивших головы. В то время как они прочно засели в домах и тем самым по меньшей мере обеспечили отступление своего обоза, то все же надеялись на нечто другое, чего 2-я рота пока еще не видела, хотя это должно было быть для нее чрезвычайно неприятно: а это был вражеский бронепоезд, который медленно, но верно пыхтел с севера как раз в сторону нашего. Однако недолго, вскоре его и коллеги заметили, открыв огонь из пушек, в то время как Бёттихер двинул своей резервный поезд, который он, к счастью, придержал позади. А затем прямое попадание во вражеский локомотив, чего хватило, чтобы заставить его экипаж разбежаться, что было, к большому отчаянию, замечено в его обозах. Бёттихер затем взял его в качестве трофея вместе с пулеметами и пушками. Тем временем противник и Эллей очистил.

И все же без потерь и у нас не обошлось. Особенно сильно задела нас смерть лейтенанта Коттига, который первым ворвался в дома, получив вражескую пулю. Однако победа была велика. Пленные заявили: 800 человек со всем обозом 8-го латышского и 99-го русского большевистского полков как раз после бегства на восток от 1-й гвардейской резервной дивизии остановились в Майтене на отдых, а тут Бёттихер лишил их квартир. Бедные затравленные черти[95] вынуждены были дальше, сломя голову, катиться в Бауск».

Так как командир фрайкора Брандис и в дальнейшем сыграл выдающуюся роль во всех боях на этом участке прибалтийского театра военных действий, а здесь к воздействию его личности добавлялось еще и таковое от его ближайших соратников, то становится особенно отчетливо видно значение командующих в повсеместно возникавших тогда фрайкорах.

«Капитан фон Брандис всегда обращался со своими людьми так, кем они и были, то есть как с солдатами. Добровольческие части в бою, да к тому же еще и за пределами Отечества, никогда не были войсками для парадов. Брандис, пусть и с крайней неохотой, ведь он был кадровым старшим офицером, отказался от преувеличенных надежд, что из них вновь будет создано нечто вроде войск довоенного образца. Он сначала сам проверял каждого солдата и удостаивал его рукопожатием. Сначала он был вербовщиком, нанимающим солдат. И если, несмотря на это, даже быстрее, чем надеялись, установились в целом просто замечательные отношения между ним и его людьми, то причина тому – в его располагающей к себе личности, в его блестящих командирских качествах, а также – не в последнюю очередь – в его личной сноровке и боевом духе во всех боях. И никто его ни в чем обвинить не мог, как это бывало, ведь он был везде лично, предугадывая – а в том было его величайшее искусство – с чрезвычайной точностью, где будет особенно жарко. А добровольцы, обернувшись, видели, что за ними едва в 200 м стоит «главный» и стреляет из своей пушки точно по пулеметам, столь досаждавшим его бойцам. А потом он никогда не забывал ни один из таких боевых моментов. О каждом знал он, о каждом пулемете, вставшем на позицию слишком рано или слишком поздно, о каждом унтер-офицере, наступавшем умело или неумело. После каждого боя, легкого или тяжелого, он держал войска в руках, да еще куда лучше, чем после месяца отдыха с учениями. Так, если кто-то прибывал после отдыха и начинал ворчать, он выходил к нему. Затем говорил: «Вы, именно Вы, старый друг, давайте-ка я более никогда не услышу Вашего брюзжания, чтобы со мной больше никогда не случилось такого свинства как тогда, под …». И если потом был какой-нибудь праздник, то его с криками «ура!» поднимали на руки и проносили по всей деревне».