Я невольно усмехнулась:

— Хм… хорошо, что тебя Феникс не слышит, а то бы он потом нашему Змею с этой избитой шуточкой всю плешь проел.

— Ничего подобного, Змеич сам кому угодно и что угодно проест, отъест и выплюнет, — задорно хихикнула подруга. — Ты мне лучше поясни, капитан, зачем ты тут одна сидишь в темноте и душевным самокопанием занимаешься?

В темноте? А я-то даже и не обратила внимания на выключенные светильники и полумрак, царивший в кают-компании. Я уже привыкла к одиночеству, но сейчас мои размышления разделял огромный шар Земли, занимающий весь обзорный экран, вот только, к несчастью, теперь он уже не выглядел таким голубым и прекрасным, как в день отлета.

— А мне в темноте лучше думается, — попробовала я отмазаться. Кажется, получилось не очень убедительно.

— Э-э-э-э, «капитан-капитан, улыбнитесь: ведь улыбка — это флаг корабля…». — Крися попыталась отвести ладони, которыми я упорно закрывала зареванное лицо. — Рыж, да ты там не плачешь ли, случаем?

— Ты когда-нибудь видела, чтобы я плакала? — наигранно возмутилась я, стараясь, чтобы меня не выдал охрипший голос. Ведь на этот раз подруга оказалась весьма недалека от истины.

— Не видела! — честно призналась Кристина. — Даже тогда, когда все мы завалили зачет на центробежном симуляторе равновесия или попали в огненную бурю на Нимфее-6. Там, по-моему, даже наши героические мальчишки хлюпали носами от усталости и страха. Одна ты стебалась напропалую как ни в чем не бывало и всех подбадривала…

— А теперь я не знаю, что нам делать! — не выдержав, выкрикнула я и бурно разрыдалась.

— Ой, кэп, ну ты чего? — Подруга нежно привлекла меня в свои объятия.

Я уютно угнездила буйную голову на ее мягком плечике и разревелась пуще прежнего. Крися баюкала меня, словно мать ребенка, бережно укачивая и утирая потоки слез.

— Это прямо событие века, — мило посмеивалась она, — вот зрелище-то — хоть билеты продавай! Наша железная, невозмутимая, непоколебимая Ника рыдает взахлеб. Помнишь, про тебя еще в школе анекдоты ходили. А когда ты сама по коридорам ходила, так первокурсники вслед тебе минут по пять таращились, чуть не сворачивая шеи и обалдело раскрыв рты!

— Не помню, — заинтригованно буркнула я, умеривая всхлипывания, чтобы не пропустить ничего интересного из сказанного подругой. — А чего там про меня сочиняли?

— Ну как, — углубилась в воспоминания наша биологиня, — вот хотя бы это. Встречаются два курсанта, и один другому говорит: «Слышал, вчера нашелся дурак, который на штурмовом боте на Рыжую налетел?» Второй испуганно: «Ой, и что случилось?» — «Ну как, бот в металлоломе, пилот — в реанимации». — «Нет, а с Рыжей-то что?» — «А чего ей сделается, она же — памятник!»

Я вытерла слезы и улыбнулась:

— Вот гады-то, а! И совсем я не памятник!

— Да, это уж точно! — Подруга полюбовалась моим распухшим, как картофелина, носом и узкими щелками глаз. — Памятники так не плачут.

Мне стало стыдно за допущенную слабость. Ей-богу, реву как ребенок! А ведь слезами делу не поможешь. Сама учила друзей — не бывает неразрешимых ситуаций, а самое худшее, что можно придумать, — это запаниковать, утратить способность рассуждать логически, анализировать и взвешивать последствия предпринятых действий. Я упрямо сжала кулаки.

— Во-о-от, — одобрительно протянула внимательно наблюдавшая за мной Крися, — узнаю нашу прежнюю железную Нику! Чего-то надумала?

— Надумала, — кивнула я. — Как тебе кажется, ребята примут любое мое решение?