– А что будем делать со знатными пленными татарами и турками? Дивей-мурзу Воротынский отправил к тебе в Великий Новгород вместе с князем Ногтевым. А еще двадцать знатных мурз и беев у меня в гуляй-городе до сих пор пленниками сидят. Не очень это подходящее место для заключения. Может быть попробуем обменять их на русских полонян, что татары в прошлый раз взяли?»

Царь почему-то стал расспрашивать, как Данила попал в плен под Азовом, сколько времени там провел, как бежал из татарского обоза, знает ли татарский язык, где сейчас находится.

Услышав, что Данила сын атамана Михаила Черкашенина и что сейчас в Москве собирается венчаться с Анастасией, царь обрадовался.

– Пришли мне завтра во дворец своего будущего зятя, – сказал он Хворостинину. – У меня служба для него есть важная – устроить обмен пленниками. Если справится, то пожалую его дворянским званием и поместье дам, чтобы было куда молодую жену привезти».

Царь беседовал с Хворостининым уже часа два.

– Кто там у тебя следующий? – спросил он князя после расспросов про Данилу Черкашенина.

Хворостинин стал рассказывать ему про архимандрита Дормидонта: как он жертвовал на войско железные листы, зерно, соленое мясо и сушеную рыбу, седла и упряжь для коней, скомплектовал походную церковь.

– И что, все это архимандрит передал тебе только по одной просьбе, не требуя ничего взамен? – удивился самодержец.

– Да, царь-батюшка. Пришел я к нему и рассказал, какая беда на нас надвигается. А он монастырских старцев собрал и те, все вместе, решили помочь защитникам своего народа от басурман, чем смогут. Вот колокольню у себя в монастыре без крыши оставили из-за того, что пожертвовали листы железа на укрепление «мягких» броней.

На листе у царя появилась еще одна запись:

«9. Архимандрит Дормидонд – Свято-Троицкий монастырь. Каменные храмы и ограда».

– Да, есть среди церковных иерархов те, кто понимают свой долг и жертвуют часть материальных благ, которые им послал Господь, – промолвил, размышляя над записанным государь. – Однако мало таких, как твой Дормидонд. Мне часть земель церковных и монастырских позарез требуется, чтобы служилых людей поместьями наделить. Сколько, кстати, ты мне людей нашел, что могут быть определены в дворяне?

– Двенадцать человек, Иван Васильевич, – ответил Хворостинин, вытащил из висевшей на боку сумки бумагу и передал ее царю. – Вот список. Там в списке предложения и по поместьям, которые можно выкроить из вотчин, что уже изъяты в казну у смоленских бояр-перебежчиков.

Разговор перешел на личности будущих дворян. Первым среди них был Григорий Прусс, вторым Степан Литвин. За обсуждением личностей новых дворян прошло еще полчаса.

– А что мне делать дальше, Иван Васильевич? – спросил у царя Хворостинин, когда разговор стал подходить к концу. – Отправляться опять на воеводство в Смоленск? Возвращаться в полк под Калугу? Готовиться к войне со шведами?

– Погоди, Дмитрий Иванович, – ответил царь. – Дай мне разобраться с более срочными делами.

В Смоленск тебе воеводой ехать нельзя, поскольку опричнины больше нет, и старые московские бояре тебя опять одолеют местническими спорами. Ты воевода хороший – будешь и дальше русское царство от ворогов защищать. А всех достойных людей, что ты мне назвал, я определю в скором времени к службе.

Слышал, ты жениться собрался? Поживи пару месяцев в Москве – женись. А сейчас помоги мне облачиться – заморские гости давно уже ждут».

Царь сам застегнул опашень, князь помог надеть ему «ожерелье» и накладень, поправил ему венец на голове, чтобы крест был развернут туда же, куда смотрят очи.

– Да, одежды-то свои черные ты тоже сними, – напутствовал царь Хворостинина на прощание. – Я не игумен более, а ты более не монах.