Проехав некоторое время молча, Хворостинин поинтересовался у ехавшего рядом священника:

– Скажи, отче, а души всех павших в этом сражении воинов попадут в Царствие Небесное?

– Конечно всех, Дмитрий Иванович, – ответил священник. – Ведь сказано в Евангелие, что для христианина «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя». А те, кто познает такую любовь, те и удостоятся Царствия Небесного.

– А те, кто струсил, бежал с поля боя и погиб при этом? Как с ними будет? Они удостоятся Царствия Небесного?

– Я, княже, все время, что был в гуляй-городе, не видел ни одного русского воина, кто бы показал спину врагу, а тем более бежал с поля боя.

– Да и я не видел, отче.

– А тогда зачем спрашиваешь? – удивился священник.

– Вот, Михаил Черный дал команду отступить, а когда его подчиненные не послушались, то помчался выручать их и зазря погиб. Чувствую за собой вину, что рекомендовал Воротынскому поставить его во главе отряда опричников прямо перед боем, не дав ему возможности навести должную дисциплину в отряде.

– Может быть, если бы Михаил своих подчиненных не поддержал в ненужном наступлении, то все смотревшие на него воины и не воодушевились бы его примером, и не стали бы биться так ожесточено, как бились, – рассуждал священник. – Может быть, тогда и не одолели мы врага. Господь Бог все видит. Он разберется, кто какую участь после смерти получит. В этой битве зазря никто не погиб и нельзя тебе, воевода, себя винить в чем-либо.

Тут впереди показались трое всадников. При приближении стало ясно, что один из них Петр, а двоих других было не узнать из-за доспехов и кольчужных капюшонов.

Один из воинов в доспехах, на вид совсем молодой, вдруг пришпорил коня и помчался прямо на Хворостинина. Тот на всякий случай взялся за эфес своей сабли.

– Дмитрий, брат! – закричал молодой воин высоким женским голосом.

– Анастасия, любимая моя сестра! Жива и здорова! – Хворостинин соскользнул со своего Буяна и помог спуститься с коня на землю подскакавшей к нему сестре.

Они обнялись и долго стояли, тесно прижавшись друг к другу, не говоря при этом ни слова. Необычно было это объятие: брат и сестра были облачены в тяжелые железные доспехи и не могли почувствовать теплоту тел друг друга. Зато они хорошо чувствовали охватившее их душевное тепло.

Иллиодор тоже сошел с коня на землю и подошел к обнимающимся брату и сестре.

– Вот видишь, Дмитрий Иванович, – сказал он, – как я и говорил, Бог управил, и ты встретил свою сестру. Это благодарность тебе за тот подвиг, что совершил ради русского народа. Бог и дальше будет тебя оберегать и радовать.

К ним подъехал Данила, который и был вторым всадником в доспехах. Он тоже спешился и скромно стоял невдалеке. Доспехи его были еще в спекшейся крови порубанных им вчера турок, поскольку очистить их было некогда, да и негде.

Анастасия, увидев спешившегося с коня казака, обратилась к брату:

– Это мой ангел-хранитель казак Данила. Он оберегал меня в татарском плену, помог обрести свободу, мы с ним даже сражались вместе. Прошу любить и жаловать.

Пока брат соображал, как ему реагировать на слова Анастасии, она поспешно продолжила: