Дома думают: воюет! Когда ехали сюда, написал: "Еду на фронт". Приехал! Вместо первоклассного могучего корабля попал на задрипанный водолазный катеришко.

А было это так.

Где-то внизу, у черных, в ракушках, свай прижался катерок: был отлив.

— Эй, на калоше! — крикнул Бабкин, наклоняясь над краем причала. — Это корыто не захлебнется, если я спрыгну на него?

У низкой рубки стоял матрос в шапке и в рабочем бушлате без погон, сматывая в бухту пеньковый конец. Он не удостоил Женьку ответом.

— Оглох, детка? Иль у тебя вся родня такая? — полюбопытствовал Бабкин.

Матрос у рубки молча наблюдал, как ребята, цепляясь вещмешками и путаясь в полах шинелей, неумело спускались по отвесным сходням на палубу катера.

Когда ребята почувствовали под ногами твердую опору, на них смотрели уже двое. Вторым был матрос, только что выбравшийся из машинного отделения. По смуглому скуластому лицу нетрудно было признать в нем казаха.

— Позвольте доложить! — дурашливо выкатив глаза, обратился Бабкин к казаху. — Матросы Бабкин, Черданцев, Малахов и Кондаков прибыли для продолжения дальнейшей службы на ваш линкор!

Как и все механики мира, казах мял в масляных руках паклю. Он выслушал Бабкина и кивнул на матроса у рубки.

— Вон старшина, ему и докладывай.

— О, старшой! — весело подмигнул Женька и пошел к нему, будто к другу, с которым не виделся сто лет.

Старшина аккуратно домотал конец в бухту, еще какое-то мгновение наблюдал паясничание Бабкина и вдруг подал команду:

— Сми-и-р-рно!

Ребята невольно подтянулись, а Женька так и застыл с глупой улыбкой.

— Я старшина катера, старшина первой статьи Жигун, — жестким голосом представился моряк.

Невысокий, ладный старшина энергично пожал ребятам руки. Из-под черных широких бровей глядели пристальные и при его общей цыганской черноте неожиданно светло-серые глаза.

Жигун проверил документы. Бабкину сказал:

— Слова возьми обратно.

— Какие?