Джимми разъясняет, что на программе ManAlive насилие не оправдывают нарко– и алкозависимостью. «Я наркоман. Я агрессор. То, что я не появлялся дома – жестоко по отношению к моей семье. Я их не бью, но всё равно раню. Всё начинается с самоотстранения». Фоном я слышу разговор парней из группы Бруэна, но все четырнадцать мужчин в нашем кругу внимательно смотрят на Джимми. Всё тихо и спокойно; это совсем не похоже на тот хаос, который царит в тюрьмах по мнению большинства режиссеров.
«Мы все прошли через это дерьмо, эту вечную неразрешенность, этот стыд за то, что ты бросил своих детей, чтобы снова набухаться, что ты снова заехал в тюрьму», – говорит заключенный по имени Гэри. Он второй раз участвует в программе; с первого раза не вышло. Несколько парней бормочут что-то одобрительное. Многие из них рассказали мне, что в тюрьме сложнее всего пережить разлуку с детьми.
И это подводит Джимми к его первой истории. Самое худшее, что с ним случилось. В этой истории ему восемь-девять лет. Его родители не в разводе, и они не избивают друг друга, что уже неплохо. Его семья раскидана по всему району. Он живет с бабушкой на одной улице. Тут же и двоюродные братья с сестрами. А потом появляется этот парень, родственник друга. Покупает ему алкоголь. Джимми – маленький соседский мальчик, наполовину итальянец, наполовину ирландец, наполовину – коп, наполовину преступник. Он выпивает этот алкоголь. А парню что-то нужно от маленького Джимми. Он ведь дал ему выпить. Подарок. Он ведь хороший парень, да? Маленький Джимми это понимает, так ведь? Может быть, Джимми может для него кое-что сделать. По-быстрому. Может быть, Джимми позволит его немного потрогать? А потом, может быть, Джимми тоже потрогает этого взрослого парня? И Джимми соглашается, хотя даже от мысли об этом у него начинаются рвотные позывы. Но разве он не должен согласиться? Не должен подчиниться? Ведь взрослые придумывают правила, да? Взрослые всё знают. Все вопросы, на которые ребенок не знает ответов, сразу прояснятся, как только он вырастет. Так ведь? Вот, например, почему эти ужасные, отвратительные вещи со мной происходят? Или, может быть, это я так себя веду, притягиваю эти ужасные, отвратительные вещи? А это значит, что я теперь тоже ужасный и отвратительный?
И так происходит два, три раза. Маленький Джимми никому не рассказывает. Годами держит страх в себе. Как горсть расплавленного асфальта.
«Это мой стыд, – говорит Джимми, когда рассказывает эту историю, – ведь я не сопротивлялся». Около 12 % заключенных мужского пола в тюрьмах вроде Сан-Бруно подвергались сексуальным домогательствам в возрасте до восемнадцати лет. В тюрьмах штатов эта цифра выше, а среди мальчиков, выросших в приютах, это 50 %; шокирующие показатели[82]. Однажды я спросила Джимми, что бы он сделал, если бы встретил того мужчину сегодня.
«Я бы его прикончил», – отвечает Эспиноза.
И я не знаю, шутит ли он.
Примерно в то же время сначала одна соседская девочка, а потом другая по очереди присматривали за Джимми в отсутствие родителей, и они тоже стали его просить их трогать. Одна девочка просила его делать это ртом. Его тошнило. Ему было где-то девять или десять. Он понятия не имел, что делает, но понимал, что это связано с сексом. Об этом он узнал из фильмов. В фильмах люди раздеваются и обвиваются друг вокруг друга каким-то особым способом, как змеи. Одна из соседок всё время была под кайфом. Джимми был слишком мал, чтобы понять, что именно она принимала, но позже оказалось, что она сидела на фенциклидине, который также называют «ангельской пылью». Домогательства со стороны девочек продолжались дольше. Два, а может быть, и три года. Джимми не знал, правильно или неправильно поступает. Но он знал, что ему это не нравится. Он думал, что это его вина. Думал, что сделал что-то плохое. Думал о том же, о чем думает любой ребенок, подвергшийся сексуальному насилию, вне зависимости от пола. Когда в семье об этом узнали, ему сказали, что был еще один мужчина, которого заподозрили в недобросовестных действиях по отношению к Джимми, потому что Джимми плакал каждый раз, когда его видел. Но Джимми этого не помнит. Может быть. Кто знает. Но он обращает на это внимание. «Хуже всего я перенес домогательства того мужчины, – говорит Джимми, – я мгновенно наполнялся ненавистью. Я стал гневоголиком, понимаете? Я начал врать. Все дефекты моего характера зародились именно тогда».
Я оглядываю комнату. Четырнадцать заключенных смотрят на Джимми, пока он рассказывает свою историю. Половина из них кивает. Отчасти – из сочувствия. А отчасти потому, что знают всё это по себе.
Клуб «Роковой аффект»
Я познакомилась с Джимми, когда он руководил работой стажера по имени Донте Льюис. Донте два раза проходил RSVP (в первый раз закончить не удалось, поэтому он приступил к программе заново), и его недавно выпустили из Сан-Бруно после того, как парень отсидел чуть меньше положенных четырех лет. Мы курим и пьем кофе в Йерба Буэна Гарденс, и Донте рассказывает, как всего несколько недель назад он только-только вышел из тюрьмы, и его приятель Муч привез Донте в дом его бывшей. Донте не должен был там появляться. Ему выписали запрет на приближение – до этого Донте осудили за похищение, после того как однажды вечером он застукал свою девушку Кайлу Уолкер[83] с другим мужчиной, завернул ее в простыню и волоком стащил по лестнице к машине. Но большая часть его вещей осталась в доме Уолкер, так как они сожительствовали много лет, и, по его мнению, Кайла все равно была его девушкой, несмотря на все эти запреты. Донте называл ее своей «сучкой».
Муч подбросил Донте к дому Уолкер, и тот влез по лестничным перекрытиям с первого на второй этаж и открыл стеклянную раздвижную дверь квартиры Уолкер. Он помнит, что из спальни доносился громкий речитатив Джа Рула. Донте ворвался в спальню и увидел Кайлу в пижамных штанах с Губкой Бобом и другого парня: он был полностью одет и сидел в противоположном углу. Парня звали Каспер. Донте вытащил Кольт.45 и нацелил в девушку, и Каспер тоже полез за оружием. Донте помнит, как заорал: «Не лезь – не врежу». Воспользовавшись неразберихой, Кайла выбежала из комнаты. Каспер набросился на Донте, и они упали на кровать; Донте ударил Каспера локтем в лицо и вырвался, всё еще держа пистолет. Каспер выбежал из квартиры на улицу. Донте бросился за Уолкер.
Он нашел девушку в гостиной, с телефонной трубкой в руке. Донте не хотел, чтобы диспетчеры записали его голос, поэтому одними губами произнес: «Копы, да?» Кайла не ответила, но Донте помнит, что у нее был «нефигово напуганный» вид. Он ударил Кайлу пистолетом по голове, и она начала заваливаться. Донте схватил ее за волосы. В какой-то момент телефон упал, но Донте не знал, разъединило ли их с полицией. Он ударил Кайлу еще четыре раза, пока не убедился, что она потеряла сознание; изо рта у девушки шла пена. «Я знал, что должен ее убить, – говорит Донте, – а то бы меня снова упекли! Черта с два».
Донте встал над Кайлой, прицеливаясь. Метр восемьдесят три, длинные, осветленные на концах дреды, татуировки на руках и ногах. Устрашающий вид. Они с Кайлой знакомы больше пяти лет, с его четырнадцати и ее тринадцати. Всё это время она была его девушкой, и теперь он должен был ее убить.
Но Муч вмешался, стал толкать его к двери. Потом они услышали сирены. Сбежали из квартиры и забежали за угол, к месту, где жила тетя Донте. Он зарыл пистолет в небольшой канаве у входа в квартиру. Потом забежал внутрь, забрался на чердак, а после еще пять часов полиция пыталась его найти. У Донте с собой была бутылка Rémy Martin и косяк. Донте скурил косяк, опустошил бутылку и вырубился. Проснулся он от света полицейского фонарика. После освобождения из Сан-Бруно в ноябре 2014 года Донте въехал в социальную квартиру, где я с ним и встретилась. Он говорил о прошлом со страхом и трепетом. Донте вырос в Восточном Оклэнде, где всё вращалось вокруг «музыки, прокаченных тачек, оружия и убийств». Нет обоймы на тридцать для Глока – не мужик. Жестокость как норма жизни. Даже если не хочешь в это ввязываться, нейтралитет не сохранить. Ни у кого не было выбора. Донте назвал это Багдадом. Бесконечная война. Теперь он считает, что всё это – часть «системы взглядов на мужскую модель поведения».
Когда Донте познакомился с Кайлой, он редко называл ее по имени. Все звали своих девушек «сучками». «Это моя сучка». Донте был высоким и стройным, с карими глазами и татуировкой «Смерть лучше бесчестья» на шее. Они с Кайлой сошлись так рано, задолго до того, как осознали себя в мире. Они как дети играли в любовь. Это типичный сценарий для отношений, в которых появляется жестокость – недолгий период ухаживаний, слишком молодая пара – и иногда именно такой сценарий люди проносят сквозь жизнь. То же случилось с Мишель и Роки. Много лет Донте и Кайла сходились и расходились, но он всегда позволял себе любые отношения на стороне. Донте даже не задумывался о том, как обращается с Кайлой, даже не задумывался о гендерных стереотипах или о том, как влияние культуры отражалось на его поведении. В тюрьме он проходил RSVP, в рамках которой прочитал книгу об эмоциональном интеллекте и начал посещать уроки психологии и социологии. Сейчас Донте на испытательном сроке, и ему нельзя выходить из дома после семи вечера, но, по его словам, ему это только на руку. Это помогает не торчать на улице ночью, в период, когда перед соблазнами так сложно устоять. Но жить тяжело. Из того, что он получает за стажировку, после уплаты налогов остается всего семьсот долларов. На одной руке у Донте гипс – он врезал кому-то практически сразу после того, как только-только выпустили, и чуть не потерял возможность стажировки в Community Works. Он утверждает, что сожалеет о своем поступке, и что гипс – зримое напоминание того, насколько серьезна его внутренняя битва между агрессией и уравновешенностью, прошлым и настоящим, глупостью и осведомленностью. У Донте большие планы. Он хочет закончить колледж, а потом, может быть, получить степень бакалавра. Он думает стать психологом. Интересно, как это будет? Да и вообще, возможно ли это? Сможет ли он когда-нибудь помогать таким же парням?
Утром того же дня я спросила Джимми, сколько стажеров вроде Донте он курировал за всё то время, что руководит групповыми занятиями. Джимми закатил глаза и сказал: «Нууу бляаа, даж и не знааю». Слишком много, всех не упомнишь. На столе Джимми бумажная тарелка с энчиладой, от которой идет пар, и жареной фасолью. Коллеги и полицейские всё время подтрунивают над его весом. Худой как палка, а ест как лошадь. Слишком большие коричневые джинсы собираются складками вокруг талии. Их держит черный ремень, пряжка продета сквозь самое первое отверстие.
«И многие стажеры потом руководят групповыми занятиями? – спрашиваю я. – Из тех, с которыми ты занимался?» «Вообще никто, – отвечает Джимми, – только я». У Донте почти нет шансов, и он это знает. «У прошлого меня защита была покрепче, чем у нынешнего», – говорит парень. Меня задела простота и правдивость этого высказывания. Донте тоже разговаривает так, как будто он всё еще в банде, всё еще «держит» улицы, но порой у него вылетают неожиданные фразы, – фразы, которые обнажают его нового. Например, как-то раз мы сидели в вестибюле фешенебельного отеля в центре Сан-Франциско и ели органическую клубнику из корзинки, а мимо нас, уверенно постукивая каблуками по мраморному полу, группками проходили посетители конференции. И Донте рассказывал историю о том, как он и его кореша называли женщин «сучками». Не только девушки, но и сестры, и матери были сучками. Иногда они говорили «моя старушка». У женщин не было имен; не было личности. Внезапно Донте сказал: «Всё время называя ее сучкой, я отнимал у нее право быть человеком».
Джимми и Донте работают в Community Works – оклэндской организации, которая проводит программы по профилактике насилия и реформированию системы уголовного правосудия. Кроме того, Community Works запускает ряд инициатив в области искусства и образования, направленных на предупреждение жестокости и негативного влияния лишения свободы на заключенных и их семьи. Как-то вечером я участвую в групповой встрече, которую Джимми и Донте курируют вместе в рамках стажировки Донте. Как и все курсы, которые Джимми ведет не в Сан-Бруно, этот проводится в отделении департамента полиции Сан-Франциско. Некоторые из слушателей начали проходить RSVP в Сан-Бруно, но закончат обучение здесь, на еженедельной программе ManAlive. Бывает, что мужчины приходят в ManAlive по собственному желанию, но таких студентов немного. Занятия для подобных добровольцев проходят не в отделении полиции, а в церквях и домах культуры, где собрания проводят специалисты вроде Хэмиша Синклера, который все еще курирует несколько встреч в неделю[84]. Среди восьми участников встречи четверо латиноамериканцев, двое чернокожих и двое белых. Всех их к посещению обязал суд. Большинство судимы по особо тяжкой, но есть и осужденные за проступки. Проблемы их разнообразны: незаконное хранение оружия и другие уголовные правонарушения, злоупотребление наркотиками или алкоголем и неполадки с психическим здоровьем. Джимми и Донте – бывшие зэки и члены ОПГ, и они обладают необходимым социальным капиталом для общения с себе подобными. Они знают законы и язык улиц, они на своей шкуре прочувствовали, каково это – быть окруженным насилием и пытаться покончить с собственной агрессией. Они встречаются со своими группами еженедельно, и если все дойдут до конца, то год будет проведен в попытках научить этих мужчин осознанности: пониманию того, кем они становятся, как они выглядят, когда впадают в ярость, как их жестокость влияет на окружающих, и какие альтернативные реакции на стрессовые ситуации существуют. Многие из нас, глядя на мир этих мужчин с позиции наблюдателей, рассматривают насилие со стороны интимного партнера как что-то изолированное, обособленную проблему, которая нуждается в отдельном решении. Мероприятия социальных служб, как правило, также направлены на разрешение подобных проблем вне контекста. Но домашнее насилие часто идет рука об руку с жестоким обращением с детьми, алкоголизмом и отсутствием постоянной работы и/или жилья. Кроме того, на ситуацию могут влиять черепно-мозговая травма или другие серьезные медицинские показания. Часто речь идет о полной или временной недоступности образования или культуре, в которой знания ни во что не ставят. Решая только одну проблему, мы не перечеркиваем последствия других. Опыт реабилитационных программ и тематических исследований позволил нам понять, что многоплановые проблемы требуют комплексных решений.
Мы сидим в офисе, который расположен в грязном двухэтажном здании, кое-как впихнутом между складов; из окон открывается вид на бетонные джунгли и доносятся звуки проезжающих машин. Похоже, последний раз ремонт здесь делали сразу после Второй мировой. Краска на стенах такая старая, что выцвела в желтизну. К одной стене прикреплен рисунок, на котором Элмо целует Немо. На другой висит плакат с надписью: