Момент длится не больше двух секунд. Чихни – и всё пропустишь. Мы смотрим видео вместе с моим другом Доном. Я пересматриваю его уже в третий, четвертый, пятый раз.
«Твою мать», – говорит Дон после просмотра.
И наконец последний DVD. Отец Мишель подписал его «Семья Мозур 2001, последнее видео». И снова поездки за город, снова Кристи и Кайл на диване перед телевизором. Роки снимает рыбу с крючка, его челюсти двигаются так, как будто он что-то жует. А вот небольшой надувной бассейн на заднем дворе, в нем плавает маленькая уточка. «Уточка, – Кристи обращается к птице, пытается ее погладить, – я нырнула, а ты меня напугала!» А теперь кто-то заснял черепаху, которая переходит через двор перед домом семьи. Белая машина Роки припаркована под углом у газона, рядом со скутером. С машины снят капот. Несколько видео без звука: Роки в гараже, в который раз ковыряется в своем Мустанге. И начинается новый сюжет, но неясно, сколько времени прошло с предыдущего. Недели. Месяцы. Кристи в фиолетовом, Мишель снимает, следя за тем, как голова ее маленькой девочки склоняется вниз, к кромке воды, у которой она стоит. Кристи делает несколько нерешительных шагов. Подходит ровно настолько, чтобы пальцы ног чуть-чуть погрузились в воду. И останавливается.
И вот семья в пещере. На дворе сентябрь 2001 года.
На Мишель короткие шорты, обрезанные из джинсов. «Даже в такой темноте, – говорит Роки, переводя фокус со стен пещеры на задницу жены, – покажи мамочке, какая она на самом деле».
В последнем видеосюжете появляется шестиугольная клетка-аквариум. А в клетке, изогнувшись на хвосте и нацелив взгляд в камеру, стоит змея. Ее спина украшена коричневыми ромбами, а мощная средняя часть выдается вперед. Гремучая змея. Слишком крупная для такой клетки, тугая, как взведенная тетива. Роки снимает, а на заднем плане слышны голоса детей. Роки стучит по стеклу пальцем левой руки пять или шесть раз. Змея не двигается, только лениво моргает, следя за пальцем. Тук. Тук. Тук. Пару раз высовывается трепещущий язык. Кажется, змею не интересует человек, который пытается привлечь ее внимание. И вдруг, внезапно… щелчок! Змея врезается в стекло и возвращается в стойку так быстро, что за движением не уследить. Слышен только стук. «Воооу», – произносит спасенный стеклянной стенкой Роки.
Это – последний кадр видео. Змея. Стук тук-тук-тук. Роки, демонстрирующий свою власть над существом, которое в другой ситуации в миг бы его прикончило.
Голос Роки: «Охренеть».
И тишина.
Часть II. Начало
Покаяние
Джимми Эспиноза охотился на слабых девушек.
Как магнит притягивал уязвимых. Определял жертву по глазам и манере двигаться. Джимми ловил ищущий, голодный взгляд, и знал – она на крючке. Как правило, пусть и не всегда, это были молодые девушки. Растерянные, управляемые. «Если девушка росла без отца, – рассказывает Джимми, – я знал, что могу ее заполучить». Он одинаково обращался со своими девушками и своими проститутками: как с вещами, которыми пользовался и от которых избавлялся по собственному желанию. Мог ударить, а мог не бить. Мог трахнуть, а мог отвернуться к стене. Он решал что, когда и как. А они ему служили.
Эспиноза не задумывался о том, хорошо или плохо поступает. Не вел внутренних диалогов о морали. Деньги подчинялись особой каннибальской логике улиц: чем больше имеешь, тем больше теряешь. Чем больше теряешь, тем больше хочешь. Чем больше хочешь, тем больше проституток держишь, и так без конца. В 90-х Джимми Эспиноза был одним из самых скандально известных сутенеров в Сан-Франциско. По его расчетам, в удачные дни набегало до пятнадцати тысяч. В те годы в Мишен дистрикт ходили не за латте и дизайнерскими джинсами, а за неприятностями.
Джимми оставил такой след в истории, и кажется удивительным, что его сделали главой программы против домашнего насилия в той самой тюрьме, где он сам когда-то сидел. Его жестокость – в мире, где сейчас живет Эспиноза, к этому слову добавляют притяжательное местоимение мужского рода – была направлена против женщин, которые на него работали, и женщин, с которыми он встречался, против членов враждебных группировок, да против кого угодно, кто на него косо посмотрел. В арсенале Джимми было и изнасилование; себя Эспиноза называл «отморозком из трущоб». В те дни его больше всего заботило, куда бы спрятать свои гигантские залежи денег. Джимми набивал ими матрасы, сиденья машин: всё, что попадалось под руку. Эту дрянь в банк не положишь. Сотенные купюры, скомканные в коробках из-под кроссовок Nike. Эспиноза купил BMW, мерседес, мотоцикл. «Я хочу, чтоб все знали – я та еще скотина, – Джимми всегда говорит в настоящем времени, – я падальщик, братан».
Бритая голова Эспинозы украшена знаменитыми видами Сан-Франциско: Трансамерика, мост Золотые Ворота. Глядя на нее, можно набросать маршрут туристической прогулки. На костяшках Джимми вытатуировано «tuff enuf», а на шее – «Est. 1969».
Не так давно Эспиноза передал пятьсот долларов – сейчас для него это целое состояние – Дому Гекльберри, в котором помогают неблагополучной молодежи из окрестных районов. Джимми называет это место приютом для «сбежавших из дома девушек, которые обычно занимаются проституцией». Эспиноза проявляет раскаяние, обращаясь к множеству загубленных им женщин таким способом. К женщинам, потерянным в большом мире, женщинам, которых он хотел бы увидеть вновь, чтобы извиниться. Он говорит, что не знал. Он не знал. Он боится, что некоторые из них, многие из них, уже мертвы. Эмоциональная ось жизни Джими держится на трех историях. Это пьеса в трех актах; пьеса, оставившая на Эспинозе сильный физический и психический отпечаток. Три истории сводятся к трем вопросам: назовите худшее из случившегося с вами? Ваш самый отвратительный поступок? Худшее из случившегося с кем-то, кого вы любите? Любой, кто прожил жизнь так, что может без промедления ответить на все три вопроса, в какой-то мере понимает, что сейчас движет Джимми. Во время первой истории Эспиноза был еще ребенком, примерно восьми – девяти лет. Во второй он уже взрослый, около двадцати пяти. В третьей он уже совсем вырос. Джимми пересказывает эти истории снова и снова – не потому, что процесс приносит ему облегчение, но потому, что они оказывают огромное влияние на людей, с которыми Эспиноза работает. Тебя неожиданно накрывает волной ужаса, и что дальше? Никому не спастись. И если ты в чем-то схож с Джимми, ты становишься язвительным. А это значит, что тебя снова накроет волной, ведь своей язвительностью ты подбиваешь на это мир. Ну давай. Мне хоть бы что. Я не слабак. Я настоящий мужик. И это работает. Чем злее ты становишься, тем в большее число передряг попадаешь. Чем больше передряг, тем ты злее. Символ бесконечности в реальной жизни.
И ты держишься, пока в один прекрасный день не падаешь замертво, или пока не вмешивается какое-то чудо и не заставляет тебя наконец прозреть. Родись Эспиноза в другом штате, отсиди в другой тюрьме, может он бы оказался тем самым “упавшим замертво”, а не парнем с тремя историями. Многие его знакомые закончили именно так. Он и сейчас ездит по их похоронам. Но Джимми родился в Сан-Франциско, округ Эксельсиор, – районе, откуда «гангстерские» штучки привели его в тюрьму под названием Сан-Бруно в то самое время, когда она стала местом необычного и смелого эксперимента.
До того, как я расскажу историю лаборатории Сан-Бруно и три поворотных истории из жизни Джимми, мне нужно поделиться другой историей. Она началась в шотландской деревне более шестидесяти лет назад с любознательного мальчика по имени Хэмиш Синклер.
Дед Синклера работал каменщиком и умер молодым от силикоза. А его отец был горновщиком, авторитарным человеком, который тоже умер молодым, когда Синклеру было всего тринадцать. Всю свою жизнь Хэмиш имел отчетливое представление о сложностях жизни рабочего класса. Синклер сам принадлежал к этому классу: каждая семья в его деревне Кинлочлевен зависела от работы на местной алюминиевой фабрике. Кинлочлевен с трех сторон окружена горами. В годы взросления Синклера в его деревне не было никакого другого производства, никаких вариантов трудоустройства, кроме как на этой фабрике. «Главной целью любого жителя деревни было поскорее оттуда убраться, – рассказывает Синклер, – если ты рабочий фабрики, и у тебя четверо детей, только один из них сможет занять твое место. Остальным троим нужно уезжать».