Он аккуратно, но твердо приложил палец к моим губам, делая знак замолчать. Потом, не сводя с них глаз, погладил большим пальцем нижнюю, а я не могла избавиться от чувства неправильности. Все должно закончиться… но как! Как можно оборвать эту нить? Если только с мясом и кровью.

Если бы я все-таки успела сказать, что и так его ненавижу, это было бы ложью.

Опомнись, Рамона, ты Каменная жрица. А это что-то да значит.

Огромным усилием воли я загнала подступающие слезы обратно, а порыв ветра, ударивший в лицо, в этом помог.

Мы не говорили друг другу «прощай», не говорили «до встречи». Будто оба надеялись, что эта встреча еще состоится. Надежда сильнее доводов рассудка.

– Ты ведь помнишь, что я не даю обещаний, которые не смогу сдержать? – я потянулась к нему в последнем отчаянном жесте и поймала губами его губы. Поцелуй вышел торопливым и неловким, словно нас в любой момент могли раскрыть.

– Сладкие, как мед, и горькие, как пепел, – выдохнул Ренн, когда мы прервались.

– Ты знаешь, каков пепел на вкус?

– Теперь да.

Трава шуршала под моими ногами, каждый шаг отдавался болью под сердцем. Меня будто заковали в тяжелые цепи, и я шла, как приговоренная к казни. Тянуло обернуться, еще раз коснуться, вдохнуть чуть горьковатый ставший родным аромат кожи, стали и степного ветра. Раствориться в нем. Почувствовать щекой ткань рубашки на мужской груди, потереться о нее лбом, смять непослушными пальцами и никогда, никогда больше не отпускать! Кожу между лопатками жгло огнем – он молча смотрел мне в спину, и огромных усилий стоило не допустить позорной слабости.

Я растворялась во вратах, уходила в свой мир, но часть меня навсегда оставалась на маковом поле. Но показалось, что в этот миг ветер шепнул: «Ты самое светлое, что случалось со мной».