11. Человек и его Изображение
(L"Homme et son Image)
Герцогу де Ларошфуко
Жил некто; сам себя любя,
И без соперников, на диво
Считал красавцем он себя,
Найдя, что зеркала показывают криво.
И счастлив был, гордясь собой,
Он в заблуждении упрямом.
Представлены услужливой судьбой,
Советники, столь дорогие дамам,
Напрасно перед ним являлися гурьбой
Повсюду зеркала: в окне у фабрикантов,
На поясе у модниц и у франтов,
Во всех домах! И вот, страшась зеркал,
Что делает Нарцисс? — бежит в уединенье.
Но там ручей прозрачный протекал.
Разгневанный, в недоуменьи,
В струях свое он видит отраженье
И прочь бежит от светлого ручья,
Но сожаленье затая:
Настолько тот ручей заманчив и прекрасен.
Смысл этой басни очень ясен:
Тот, кто в себя без памяти влюблен
Души подобье нашей он,
А зеркала — чужие заблужденья;
Нам образ наш являют зеркала
В правдивом воспроизведенье.
Ручей же, чья вода светла
Составленное в назиданье
Полезных "правил" мудрое собранье.
О. Чюмина
Сюжет басни принадлежит самому Лафонтену. Герцог Франсуа де Ларошфуко (1613–1680) был другом и покровителем Баснописца. В конце басни Лафонтен намекает на его книгу "Reflexions et Maximes morales", вышедшую первым изданием в 1666 году. Предполагают, что сама идея басни внушена Лафонтену рисунком на заглавном листе этой книги. На этом рисунке изображен нагой Амур, срывающий с лица бюста Сенеки маску вместе с прикрепленным к ней лавровым венком и с сардоническою улыбкою указывающий пальцем на обезображенную угрызениями совести фигуру философа. На пьедестале бюста надпись: Quid vetat[1].
12. Стоглавый и стохвостый Драконы
(Le Dragon à plusiers têtes et le Dragon à plusiers queues)
У императора посланник падишаха
(Гласит предание) держал себя без страха,
И силы сравнивал обеих их держав.
Тут немец вымолвил, слова его прервав:
— У князя нашего есть многие вассалы,
Владенья чьи воистину не малы,
И каждый, в силу данных прав,
Своею властию, на помощь господину
Способен выставить наемную дружину.
Но рассудительно сказал ему чауш[2]:
— Я знаю, кто и сколько душ
Здесь может выставить, и это очень живо
Напоминает мне рассказ,
В котором все хоть странно, но правдиво.
Из-за ограды как-то раз
Дракон предстал мне стоголовый,
На жертву броситься готовый.
Смертельным ужасом томим,
Я чувствовал, что кровь моя застыла в жилах;
Но страхом я отделался одним:
Достать меня он был не в силах.
Об этом думал я, когда Дракон другой
Стохвостый, но зато с одною головой,
Явился мне. Затрепетал я снова,
Увидев, как прошла сперва
В отверстие Дракона голова,
Путь проложив затем для остального.
Ваш господин — даю в том слово
Подобье первого, а мой — второго.
О. Чюмина
13. Осел и Воры
(Les Voleurs et l"Âne)
Украв вдвоем Осла, сцепилися два Вора.
"Он мой!" — кричит один. "Нет, мой!"
В ответ ему вопит другой.
До драки вмиг дошла их ссора:
Гремит по лесу шумный бой,
Друг друга бьют они без счету и без толку;
А третий Вор меж тем, подкравшись втихомолку,
Схватил Осла за холку
И в лес увел с собой.
Не так же ль точно часто поступают
Державы сильные со слабою страной?!
Из-за нее заводят спор между собой,
Одна другую в битвах поражают,
И обе ничего не достигают;
А третий кто-нибудь без шума и хлопот
Добычу их себе берет.
Г-т
Сюжет заимствован у Эзопа. В басне Лафонтен делает намек на владевшую тогда вниманием всей Европы борьбу Священной Римской Империи с Турцией из-за Семиградской области. На русский язык басня переведена Сумароковым ("Воры и Осел").
14. Предостережение богов Симониду
(Simonide, preservé par les Dieux)
Перехвалить нельзя, хваля
Богов, любовницу и короля,
Сказал Малерб. Согласен с этим я,
И это правило всегда блюсти нам надо:
Лесть и спасет, и охранит.
Но вот как в древности платили боги
За похвалы. Однажды Симонид
Атлета восхвалить хотел в высоком слоге;
Но, рассмотрев поближе свой сюжет,
Увидел, что почти в нем содержанья нет.
О чем писать? Родители Атлета
Совсем неведомы для света:
Отец его — лишь скромный мещанин,
Для песнопения предмет ничтожный;
Известен лишь Атлет один.
И вот Поэт, сказав о нем, что лишь возможно,
Отвлекся в сторону: поставил
В пример всем доблестным борцам
Кастора и Поллукса, их прославил,
Да так, что похвала сим славным близнецам
Две трети заняла в создании Поэта
И только треть осталась для Атлета.
Когда Атлет прочел стихотворенье,
Он не обещанный талант Поэту дал,
А только треть одну; причем сказал,
Что за другие две вознагражденье
Дать Симониду те должны,
Кому они посвящены.
"Но все ж тебя я угостить желаю,
Прибавил тут Атлет; — приди на пир в мой дом,
Куда я избранных сегодня приглашаю:
В кругу друзей, родных мы время проведем".
Согласен Симонид. Быть может, он страшился,
Чтоб также и похвал, как денег, не лишился.
На славу праздник был:
Всяк веселился, ел и пил.
Вдруг подошел слуга к Поэту торопливо
И заявил, что у ворот
Два незнакомца ждут его. И вот
Пошел Поэт, а за столом шумливо,
Меж тем, все гости пьют, едят,
И тратить время не хотят.
Те незнакомцы — были близнецами,
Воспетыми его стихами.
Из благодарности за похвалы его
Они ему велели удалиться
Скорее с пиршества того:
Атлета дом был должен обвалиться.
Пророчеству свершиться суждено;
Подгнивший потолок внезапно обвалился
На пиршественный стол, на яства, на вино,
На головы гостей; пир грустно прекратился.
Чтоб совершилась месть полней
За оскорбление Поэта
Сломало балкой ноги у Атлета,
И искалеченных гостей
Спешили унести скорей.
Об этом случае прошла молва повсюду,
Дивился всяк такому чуду,
И вдвое начали ценить
Стихи певца, любимого богами.
И каждый добрый сын был рад ему платить,
Как можно более, чтоб предков восхвалить
Его стихами
Я возвращаюсь к теме. Я сказал,
Что лучше не жалеть похвал
Нам для богов; к тому ж для Мельпомены
Нет униженья торговать стихом,
И следует при том
Искусству нашему знать цену.
От высших милость — честь для нас;
Олимпу некогда был друг и брат — Парнас.
Ф. Зарин
Басня заимствована у Федра, а также у Цицерона. Симонид — греческий поэт (558–468 до Р. X.), от которого сохранились незначительные отрывки; известны его элегии, лирических же стихотворений, восхваляющих атлетов, от него не осталось.
15. Смерть и Несчастный
(La Mort et le Malheureux)
Один Несчастный каждый день
Звал Смерть к себе, в надежде облегченья.
Он говорил: "Прерви мои мученья!
Приди за мной, возлюбленная тень!"
Не отказала Смерть ему в услуге;
И вот открылась дверь, идет к нему она.
Но, увидав ее, он закричал в испуге:
"Что вижу я! Уйди! Ты мне страшна!
При взгляде на тебя кровь в жилах леденеет,
Могильным холодом твое дыханье веет!
Не подходи!
О Смерть! о Смерть! Уйди!"
Вельможный Меценат, проживший столь беспечно,
Сказал: хотел бы жить я вечно
Как нищий, жалкий и больной,
Но только б жить! до сени гробовой
Я жизни буду более чем рад!
"О Смерть, не приходи!" Так все тебе твердят.
Ф. Зарин
Эзоп разработал эту тему иначе, как ясно из следующей басни. Я написал свою, желая дать содержанию более общий характер. Но некто показал мне, что я поступил бы несравненно лучше, придержавшись оригинала, что я пропустил одну из прекраснейших черт, подмеченных Эзопом. Это заставило меня исправить мою ошибку. Нам не превзойти древних; на нашу долю они оставили лишь славу хороших последователей. Но я присоединяю мою басню к басне Эзопа не потому, что она заслуживает этого, но из-за прекрасного, находящегося в ней, имени Мецената, которое так идет к содержанию басни; я не счел себя вправе выбросить его. Приводимые в басне слова приписываются Меценату Сенекою.
16. Крестьянин и Смерть
(La Mort et le Bûcheron)
Набрав валежнику порой холодной, зимней,
Старик, иссохший весь от нужды и трудов,
Тащился медленно к своей лачужке дымной,
Кряхтя и охая под тяжкой ношей дров.
Нес, нес он их и утомился,
Остановился,
На землю с плеч спустил дрова долой,
Присел на них, вздохнул и думал сам с собой:
"Куда я беден, Боже мой!
Нуждаюся во всем; к тому ж жена и дети,
А там подушное, боярщина, оброк…
И выдался ль когда на свете
Хотя один мне радостный денек?"
В таком унынии, на свой пеняя рок,
Зовет он Смерть: она у нас не за горами,
А за плечами.
Явилась вмиг
И говорит: "Зачем ты звал меня, старик?"
Увидевши ее свирепую осанку,
Едва промолвить мог бедняк, оторопев:
"Я звал тебя, коль не во гнев,
Чтоб помогла ты мне поднять мою вязанку".
Из басни сей
Нам видеть можно,
Что как бывает жить ни тошно,
А умирать еще тошней.
И. Крылов
Заимствовано у Эзопа (см. предыдущее примечание), — на русский язык эту басню, кроме Крылова, переводили Тредьяковский, Сумароков, Державин, Хвостов.
17. Мужчина средних лет и его две Возлюбленные
(L"Homme entre deux ages et ses deux Maîtresses)