Но Ника не смогла признаться в своей глухоте. Не смогла сказать три в общем-то несложных слова: «Я не слышу».

– Неужели это из-за того парня, что тебя поддержал? – допытывалась подруга.

Ника не собиралась врать самой себе, отрицая, что между ней и Кириллом пару раз пробежала искра. Да, говорить при нём о своей ущербности было бы особенно больно. Но проблема заключалась не только в смущении перед симпатичным парнем. Ника помнила, как переменились лица родителей, когда они узнали диагноз. Мама с папой изо всех сил демонстрировали, что относятся к дочери, как раньше. Но сочувственные взгляды никуда не спрячешь. И как бы ни старалась Женёк, понятно было, что она взвешивает каждое слово и порой уводит разговор, намеренно болтая о пустяках. Ника и сама научилась менять тему, обходить стороной то важное, о чём отчаянно хотела поговорить. То важное, о чём не могла произнести ни слова.

Если даже самые близкие не понимали её чувств, чего ждать от посторонних? Ещё большего сострадания? Растерянности? Неловких взглядов?

– Позвони следователю! – не отставала подруга. – Попроси этого Кирилла, пусть поможет с переводом.

Ника стиснула зубы.

– Да?! И как ты себе это представляешь? Передай Рамиро, что я ни хрена не слышу! Прости, что не сообщила раньше, как-то к слову не пришлось.

– Можно же по нормальному сказать…

Ника с трудом поборола желание послать подругу подальше.

– Ты бы рассказала? Хотела бы, чтобы на тебя пялились? Или, наоборот, чтобы жалели, глаза отводили. Вот как ты сейчас!

– Я не отвожу…

– Отводишь, Жень. И любой бы отвёл. Но я не хочу, чтобы меня жалели! Понимаешь? Я пытаюсь быть нормальной! Хочу быть как все!

Она замолчала, осознав, что перешагнула черту, которой они с Женьком, не сговариваясь, огородили запрещенную тему. Они ни разу не обсуждали, каково это – потерять слух. Ника не могла об этом говорить, да и подруге вряд ли такие разговоры были приятны.

– Да ты и так нормальная! Нормальней всех вокруг! Самая нормальная на свете! – Женёк шмыгнула, вытирая слёзы.

Ника молчала, не могла говорить, чувствовала, что ещё чуть-чуть и сорвётся.

– Ника, ты же знаешь, что я права, – не отставала Женёк. – Нельзя скрывать от следователя такое. И Миха должен знать. Хочешь, я сама ему позвоню?

– Не надо, Жень, разберусь. Ладно, я… спасибо за помощь… пойду, а то серёжка вот-вот сдохнет.

На самом деле заряда хватило бы ещё минимум на час, но разговор стал слишком уж тяжёлым. Ника сидела, сжимая кулаки и глядя на ласковое, безмятежное море. Как может эта синяя стихия оставаться такой спокойной? Внутри волна за волной разливались злость и досада. Хотела поддержки? Получай урок на будущее: переживания нужно держать при себе!

Слёзы так и норовили пробить оборону, но Ника сдерживала их, загоняла внутрь. Не время расклеиваться, да и какой смысл? О чём ей плакать? Об аварии и потерянном слухе? Ну уж нет, те события давно утоплены в целом океане слёз. Или может рыдать из-за подруги, которая так не вовремя включила «родительский режим»? Да, это выводило из себя, но, с другой стороны, Ника понимала, что Женёк заботится о ней. По-своему, конечно, но заботится. Пытается помочь, работу вон подогнала, советами засыпает. И нотации читает, будь здоров.

Конечно, она права: нужно рассказать Рамиро правду. Объяснить, почему украли серёжку, а потом надеяться, что полицейские её найдут. И Михе нужно позвонить. Переступить через себя, кликнуть на чёртову иконку и объяснить брату, что она его подвела. Ника ещё раз посмотрела на экран и спрятала телефон в сумку. Не сейчас. Утром. Да, она снова оттягивала неизбежное, но меньше всего хотелось выслушивать упрёки ещё и от брата.