Ана, милая моя, вчера вечером я хотел начать письмо к тебе словами: «Я только что держал в объятиях ту, что звалась Дэзи[266]». И ты бы сделала удивленные глаза. Но для точности я должен был бы прибавить: «Вернее, меня держала в своих объятиях та, что звалась Дэзи, а ныне есть молодая исполинша, и притом держала, высоко подняв в воздухе при испуганном смехе Елены, которая воистину боялась, что она меня задушит». Это она показывала мне свою силу, которая правда изумительна, как изумительна вся бывшая Дэзи, проведшая у меня вчера вечер. Мы разъехались в Японии, как жаль, она ее отлично знает, и я бы увидел там с нею втрое больше. Сюда она приехала, чтобы видеть меня, была у меня с младшей своей сестрой[267], напоминающей Ляйзу[268]. Завтра будет опять, а через два дня я поеду к ней на сутки в ее сказочное имение Сидэми, о котором ты знаешь, там 2000 оленей. Она, как я узнал, много содействовала моей славе в Японии. Ее приятель Мойчи Ямагучи – лучший в Японии знаток русского языка и литературы. <…> Как мне здесь надоело все, если бы ты только знала! Я чувствую себя в тюрьме. Глупые ничтожные люди здесь везде в Восточной Сибири. Разговорам с Марг<аритой> Мих<айловной> я обрадовался как живой воде.
О Маргарите Михайловне Янковской и ее семье, хорошо известной Бальмонту, следует сказать особо.
Отцом М. М. Янковской был Михаил Григорьевич Шевелев (1845–1903), дальневосточный купец, предприниматель, китаевед и меценат, чье имя в конце 1890-х годов гремело по всему Приморью. Его жена происходила из рода кяхтинских купцов Сабашниковых, московские потомки которых, братья Михаил и Сергей Сабашниковы, основали в конце XIX века в Москве известное в России издательство. Маргарита (родные называли ее Дэзи) была старшим ребенком Шевелевых – она родилась в 1884 году. В детстве она подолгу гостила в семействе своих московских родственников, Маргариты Алексеевны и Василия Михайловича Сабашниковых, дружила с их дочерью Маргаритой Сабашниковой (1883–1973), впоследствии – художницей и писательницей (первой женой Максимилиана Волошина), посвятившей своей троюродной сестре детскую повесть под названием «Дэзи»[269]. С этой семьей, как и с семьей Шевелевых, была тесно и дружески связана Е. А. Бальмонт, родная сестра Маргариты Алексеевны. Бальмонт, несомненно, встречал юную «Дэзи» в московском доме Сабашниковых в конце 1890-х годов.
Спустя много лет Виктория Янковская (дочь М. М. Шевелевой и Ю. М. Янковского) вспоминала:
Все в доме Сабашниковых были влюблены в Бальмонта: все «напевно» читали его стихотворения, и моя юная мама не избегла общей участи. Он прошел яркой лентой через всю ее жизнь. <…>
Маму всю жизнь звали Дэзи. Она была с Дальнего Востока, а там сильно было английское влияние. Бальмонт любил все необычное, оригинальное, <он > сразу обратил внимание на юную Дэзи и при знакомстве с ней воскликнул: «Дэзи! Боже, какая экзотика!»
Он часто беседовал с юной девушкой, расспрашивал ее и о Сибири, и о Монголии, и о Китае, где она уже успела пожить, и всегда обещал, что когда-нибудь, когда она будет взрослой, он посетит ее на Дальнем Востоке.[270]
В 1907 году Маргарита обвенчалась с Юрием Михайловичем Янковским (1879–1955; репрессирован), прославленным в Приморье охотником на тигра и дикого кабана, коннозаводчиком и оленеводом, общественным деятелем, сыном М. И. Янковского (1842–1912), ученого-натуралиста и одного из пионеров освоения Приамурья, основавшего в таежной глуши Южно-Уссурийского округа на полуострове Славянском (юго-западный берег залива Петра Великого, ныне – полуостров Янковского) имение, получившее адыгейское название «Сидэми» (встречаются также написания «Сидими», «Сидеми» и др.)[271]. Современный исследователь сообщает о М. М. Шевелевой-Янковской:
После замужества жила на полуострове в имении мужа. По ее проекту был перестроен дом-замок. Она была душой и сердцем интеллектуальной жизни на Сидеми. Книголюб, сама немного поэтесса, театралка, она устраивала спектакли, ставила пьесы в зале и на природе, в лесу, отбирала таланты среди молодежи. Первой отметила талант своей кузины – Катерины Ивановны Корнаковой, ставшей актрисой, одной из любимиц Станиславского[272]. Маргарита Михайловна была великолепной рассказчицей, она дружила с Бальмонтом и Арсеньевым[273], японским профессором-философом Моичи Ямагучи и многими известными артистами. Под ее руководством устраивались театральные и вокальные вечера, концерты, танцы.[274]
Сохранилось несколько фотографий, на которых она изображена в театральном костюме как участница любительского спектакля на Сидэми[275].
У Юрия и Маргариты Янковских было две дочери (Виктория и Муза) и три сына (Юрий, Арсений и Валерий). Все они росли и воспитывались в Сидэми – до осени 1922 года, когда семья Янковских была вынуждена покинуть полуостров. Бывший харбинец, близко знавший эту семью, рассказывает:
С приходом красных произошел разгром всего того, что было накоплено тремя поколениями Янковских, создававших благополучие края. Оставаться в имении «Сидэми» было уже нельзя. Началась эвакуация. <…> В последние дни, перед самым приходом красных, Ю. М. Янковский посадил жену, детей и остальных родственников на собственный пароход, и они поехали в корейский порт Сейсин. Взяли с собой служащих имения – всего выехало 68 человек. Пароход тянул на буксире несколько огромных барж, на которых были погружены лошади, коровы и автомобиль.[276]
В Корее Янковские прожили вплоть до прихода Красной армии (1945), создав в своем новом имении «Новина» курорт и культурный центр, отчасти воспроизводивший структуру Сидэми (была построена церковь, открыт театр); летом у Янковских собирался цвет русской литературно-артистической эмиграции в Китае и Корее. «Это был волшебный мир, – вспоминает В. Петров, – будто перенесенный на ковре-самолете из Приморья в Корею <…> Это был мир литературных вечеров и “цехов поэтов”»[277].
После 1945 года Ю. М. Янковский и два его сына (Валерий и Юрий) оказались в ГУЛАГе. Валерий (1911–2011) освободился в 1952 году и стал впоследствии известным писателем, поведавшим о своей жизни и страдальческой судьбе своей семьи[278]. Скромное литературное имя заслужила и Виктория (1909–1996), бежавшая в 1953 году из Тяньцзина в Гонконг, оттуда – в Чили, и перебравшаяся в 1961 году в США[279].
Встретившись с М. М. Шевелевой-Янковской во Владивостоке 14 мая, Бальмонт виделся с ней и на следующий день. В открытке, отправленной в Москву А. Н. Ивановой 15 мая, поэт сообщает:
Сегодня у меня был целый раут. Марг<арита> Мих<айловна> с сестрой, Пантелеев, некая поэтесса, и японист[280], и китаист. Много говорили о Японии и читали стихи японские. А сейчас на столе моем дышит нежная ветка черемухи и дразнит. Ах, как серы, и тусклы, и холодны здесь дни весны и как сейчас хорошо в Москве.
16 мая состоялся наконец объявленный вечер в «Чашке чая», после которого Бальмонт пишет Ивановой:
Сегодня день безумный. Проснулся в 6 часов утра. Хотел мысленно писать что-то о Японии. Вместо этого мысленно стал проклинать тупых русских людей. Потом успокоился и написал целых 5 стихотворений, посвященных Японии. Это пиршество стихов окончилось в 10 часов утра. И после весь день как разбитый ходил. <…>
Иду сейчас читать о Руставели и Японии. О Японии, впрочем, буду лишь говорить.
Вечер в «Чашке чая» представлял собой, видимо, объявленный ранее «литературный банкет» в пользу раненых. Выступив с докладом, посвященным Шота Руставели, Бальмонт вновь перешел затем к своим японским впечатлениям, говорил о них «красиво и образно» и читал стихи, посвященные Японии. В «Далекой окраине» – уже после отъезда поэта из Владивостока – сообщалось: