Для нас он был кем-то вроде отца, хотя был всего на восемь или десять лет старше. Но это было уже много для летчика-истребителя. В любом случае, мы все хотели, чтобы он получил Дубовые Листья, и отгоняли от него противника, чтобы создать ему возможность для атаки. Я узнал, что позднее те же самые парни так же негласно помогали Баркгорну и мне, когда мы оба подошли к отметке 300 побед. Это было особым способом выказать уважение летчику-истребителю, причем так, чтобы это не выглядело благотворительностью. Я тоже поступал так же, помогая многим, в том числе Хансу-Иоахиму Биркнеру.

Мы говорили, что если командир хороший, нужно держаться с ним и прикрывать его спину. Однако если командир плохой, оставьте его, и пусть он даже не вернется. Это звучит жестоко, но я знаю, как именно Гордон Голлоб заработал свои награды. Никто не любил его в JG-3 и JG-54, а когда он перешел в JG-77, то последнюю победу одержал в 1942 году. Гитлер отстранил его от полетов. Прошел слух, что кавалерам Бриллиантов запретят летать, но я думаю, что это произошло потому, что слишком многие требовали убрать Голлоба из очередной эскадрильи. Это позволило ему спасти лицо. Я верю, что дело обстояло именно так.

Мы все имеем свои сильные стороны и слабости, с которыми приходится справляться. Это действует. Кроме того, я уверен, что он вернулся домой к своим многочисленным подругам, которые всегда ожидали его. Я получил Железный крест 2-го класса, летая вместе с Крупи. Одно из правил, которые я узнал от него, звучало так: самое плохое, что только можно сделать, это потерять ведомого. Победы не так важны, как выживание. Я потерял только одного ведомого, Гюнтера Капито, бывшего пилота бомбардировщика, но это произошло потому, что он плохо владел истребителем. К тому же он остался жив.

Я видел, как едва не погиб Ралль. Мы дрались в районе Днепра, и нашу базу атаковали чуть ли не ежедневно. Мы все взлетели на перехват вражеских истребителей. Ралль летел с Биркнером в качестве ведомого, и примерно через пять минут я увидел самолет Ралля. ЛаГГ обстрелял его, атаковав сверху. Последовал взрыв, дым заволок кабину, и самолет совершил вынужденную посадку. Я по радио сообщил об этом, и Биркнер сообщил, что тоже подбит, но пока держится в воздухе. Кислородный баллон Ралля получил попадание пушечного снаряда и взорвался, раскроив ему голову. Вся кабина была залита кровью. Однако через пару дней он оправился и снова летал. Я сбил ЛаГГ.

Я знаю, что некоторые мои товарищи беспокоились за меня. Почти в каждом вылете я имел контакт с противником или бой. Наибольших успехов я добивался, когда летел в составе пары или звена. Противник думал: «Только два или четыре самолета, мы их прикончим». Не получалось. Я имел секрет, которому научился во время патрулирований с Юнгером. Мы нашли хорошо замаскированную базу возле Никополя, которую непросто было обнаружить. Я знал о ней, потому что однажды увидел, как туда садится русский истребитель. Это место стало моим охотничьим заповедником.

Судя по всему, остальные тоже хотели узнать, где я нахожу эти самолеты. Пошли разные слухи, начались расспросы о моих победах. Я предпочитал взлетать до восхода солнца, чтобы к рассвету оказаться возле Никополя. Русские обычно взлетали на рассвете, и я мог атаковать их сверху. Однажды вечером ко мне подошел Ралль и спросил, куда я исчезаю по утрам. Он хотел полететь со мной. Мы взлетели, и я снова взял курс на юг. Он включил радио и спросил, почему я туда повернул. Он собирался со своим ведомым лететь на север и там поохотиться. Однако он сразу повернул за мной, как только я сообщил, что вижу Пе-2 и два ЛаГГа. Юнгер тоже увидел их, и я сообщил Раллю, что намерен дать бой, и он может присоединиться к спектаклю.

Ралль закричал, чтобы я подождал, – он боялся опоздать к началу. Но я уже сбил Пе-2 и дал очередь по ЛаГГу, который загорелся. Ралль видел обе победы, а Юнгер сбил третий самолет. Я посмеялся над всем этим. Ралль только сказал: «Так вот где ты охотился, скрытный ублюдок». Ралль пообещал сохранить все в секрете, если мы будем летать вместе, и он тоже сможет одержать несколько побед. Я согласился, но его ведомому тоже придется держать рот на замке. Все согласились, и это место стало нашим общим охотничьим заповедником.

Вскоре после этого я возвращался из вылета. Я одержал три победы, но израсходовал все боеприпасы. Я услышал Ралля по радио и направил его в тот район, который только что покинул. Я сбил три самолета, но там еще оставались восемь «аэрокобр», и я знал, что у них кончается топливо. Ралль поблагодарил меня и взял с собой Иоахима Биркнера. Потом я узнал, что он одержал несколько побед, подтвердить которые было просто. Мы слушали русских по радио и слышали, как командир вызывал летчиков, сбитых Ме-109. Это было достаточно надежно.

У меня было много добрых друзей, многие из которых живы и сегодня, но самые тесные отношения у меня завязались с Гейнцем «Биммелем» Мертенсом, моим старшим механиком. Вы можете полагаться на своего ведомого, который прикроет вас в воздухе, на своих товарищей в бою, но человек, который содержит ваш самолет в исправности, обеспечивая безопасность полетов, самый важный из всех. Даже в самую лютую зиму, когда наши механики прятались в домах, чтобы согреться, Биммель ухаживал за моим истребителем, стремясь довести его до совершенной исправности. Он никому не позволял дотрагиваться до мотора. Мы стали неразлучными друзьями, и ни одна из моих побед не была бы возможной, если бы не Мертенс.

Когда я получал продуктовые посылки из дома или какие-то иные вещи, я всегда делился с Биммелем. Он заботился обо мне, о моих самолетах. Я не могу объяснить почему. Он был моим братом. Когда я пропал во время одного вылета и меня захватили в плен, Мертенс взял винтовку и отправился на поиски. Такую верность вы найдете только в армии, и нигде больше.

Однажды, когда я на несколько недель отправился в отпуск, Герд Баркгорн решил забрать Мертенса из-за его высочайшей квалификации как механика и большого личного авторитета. Герд хотел сделать его своим личным механиком. Он был старше меня по званию, но Биммелю это совершенно не понравилось. Он начал делать все неправильно и глупо, что на него совсем не походило, Баркгорн сразу это заметил и обругал Биммеля. Когда я вернулся, Герд сказал, что Биммеля нужно отдать под суд за саботаж, и что он крайне возмущен. Я пообещал ему разобраться. Я переговорил с Мартенсом и выяснил, что он хочет вернуться на мне, и ничего более. Он был лучшим механиком, какого я когда-либо знал.

В тот день, когда меня сбили, рано утром русские начали наступление в нашем районе. Мы получили приказ прикрывать бомбардировщики, а также атаковать русские колонны на открытой местности, чтобы помешать им прорвать немецкую оборону. Это произошло 23 августа 1943 года, мы взлетели на рассвете, примерно в 04.00. Нашей задачей было поддержать атаку пикировщиков Ханса-Ульриха Руделя. Они вылетели на противотанковых «штуках», имея под крылом пушки, а не бомбы. Они охотились за танками. Руделя я уважал, однако он был, как бы это помягче сказать, сумасшедшим. Вероятно, он был самым смелым человеком из всех, кого я знал, но в бою все равно следует использовать здравый смысл. Судя по всему, он был невероятным везунчиком, потому что остался жив. Мне кажется, его совершенно не заботила собственная безопасность.

Пикировщики начали свою атаку, обстреливая танки, несколько Т-34 загорелись. Вражеские самолеты держались на малой высоте, вероятно, одна или две тысячи метров. Мы кружили над ними. Мы погнались за одним Яком, который уже дымил, и он врезался в землю и взорвался. В воздухе также находились Ил-2, нам казалось, что против нас собрались все красные ВВС. Некоторые вражеские самолеты падали вниз. Затем все переменилось. Красные летчики начали бомбить немецкие позиции, чтобы поддержать наступление своих войск. Поэтому моя группа из 8 истребителей собралась и атаковала примерно 40 Яков и ЛаГГов, которые прикрывали 40 штурмовиков.

Я приблизился к одному Ил-2 и выпустил около 10 снарядов. Он полетел вниз, дымясь, левое крыло горело. Я отвернул и пошел вверх, когда увидел остальные. Я дал полный газ и пристроился к другому, заходя с шести часов снизу. Ил-2 начал дымить, а потом взорвался. Я сбил два штурмовика, а потом какой-то осколок ударил по моему самолету. Я подумал, что это обломки сбитого самолета, но потом выяснилось, что это была зенитка. Осколок разворотил радиатор, мотор перегрелся, и его заклинило. Я знал, что мое положение опасно, так как я находился в 20 или 30 километрах за линией фронта. Позднее я узнал, что приземлился все-таки на ничейной территории между позициями противников. Но русские быстро наступали, и я оказался у них.

Я приготовился к вынужденной посадке – отключил зажигание и подачу топлива. Перед самой посадкой я выпустил закрылки, а потом резко убрал, чтобы скользить по земле, как планер. После идеальной посадки меня схватили советские солдаты. Я притворился раненым, схватившись за спину, когда они приблизились, но я при этом успел уничтожить часы с приборной панели. На этот счет у нас был приказ даже в случае вынужденной посадки. Один человек взобрался на крыло и попытался меня вытащить, но я закричал, как от боли. Это была хитрость, так как я не пострадал. Человек отпустил меня и слез на землю.

Затем через несколько минут другой закричал: «Камрад! Камрад!» Я слегка ошалел от такого приветствия. Я ожидал, что меня застрелят или забьют насмерть. Вероятно, я сумел их обмануть, притворившись раненым. Они положили меня на землю – очень аккуратно, следует признать. Затем они взяли брезент, положили меня на него и понесли. Затем меня подняли на грузовик, и мы поехали. Они совершенно мне доверяли и принесли в штаб, где уложили на большой стол, доктор меня осмотрел, но также мне поверил. Он пытался заговорить со мной, однако он знал лишь несколько немецких слов, а я не говорил по-русски. Я дергался, когда он ощупывал мою спину, словно испытывал страшную боль. Доктор что-то записал и повесил мне на шею бирку. Я решил, что сумел обмануть его.

Затем русские принесли мне немного еды – яблоки, другие фрукты и немного хлеба. Я не притронулся к еде. От своего отца, который был доктором, я знал, что люди с внутренними повреждениями не могут есть. Я продолжал игру в загадки. Через два часа солдаты пришли и снова положили меня на брезент и донесли до открытого грузовика с носилками. Это была немецкая машина с нарисованной красной звездой. Все это время я размышлял, как же мне вывернуться. Я знал, что чем дольше я буду тянуть, тем дальше на восток меня увезут, и шансы на спасение тают с каждой минутой.

Мне повезло, что они думали, будто я повредил спину, – это часто случается при вынужденных посадках. В деревню меня принесли человек десять, но теперь со мной остались только часовой и шофер, которые не обращали на меня внимания. Тут словно бог шепнул мне: «Вот твой шанс. Давай». Грузовик катил по разбитой грунтовой дороге, подскакивая и трясясь. Я подумал, что если я не выпрыгну из машины, то действительно сломаю себе спину. Солдат, сидевший рядом со мной, беспокоился, когда мое тело подлетало в воздух и падало обратно. Я притворился, что вообще прощаюсь с жизнью, и он даже отложил винтовку. Затем минут через десять часовой занервничал, так как «штуки» атаковали цель неподалеку. Я был уверен, что они обратят внимание на наш грузовик. Я не собирался погибать таким образом. Я думал об Уши, моей семье и друзьях. Я намеревался сбежать во что бы то ни стало.

Затем божьим попущением мы поехали через поле подсолнухов высотой около трех метров – настоящий лес. Я подумал о вещах, которые у меня отобрали. Я был совершенно уверен, что часовой забрал мои часы, медали, пистолет, карту и все остальное, включая фотографию Уши. Я решил забрать их после того, как ударю часового, но потом решил, что дорога каждая секунда. И я сделал свой ход. Когда часовой отвернулся, я ударил его по голове – он не носил шлема. Часовой упал и стукнулся о ветровое стекло, я решил, что он потерял сознание. Шофер поступил так, как если бы часовой был застрелен. Он решил, что «штуки» атаковали нас сзади. Мне повезло, что у него не было оружия.

Грузовик резко остановился. Часовой полетел вперед, и я тоже упал на спину, но тут же выпрыгнул из машины. Не думаю, что я когда-либо в жизни бегал так быстро. Я оказался в дебрях подсолнухов, среди которых старался укрыться во время побега. Солнце стояло на востоке, и я прикинул, что сейчас около девяти утра. Я бежал по полю около десяти минут, а потом очутился в лесу недалеко от маленькой деревни.