– Восторжествуем ли мы этой ночью, друг мой?

– Не сомневаюсь, господин, – прорычал Джустиниани. – К утру ваши турецкие маргаритки будут скошены нашими клинками. Ради чести Господа и всего христианского мира.

– Да, – выпрямился Константин. – Ради чести Господа. И давайте не забудем последнего, величайшего из всех, кто будет сегодня сражаться за нас. Христос и все архангелы поднимают свои мечи рядом с нами. Святая Мать озарит нас своим сиянием. В нас – дыхание Господа Всемогущего.

По всей палатке звучало «аминь»; люди крестились каждый соответственно своей вере – слева направо католики, справа налево православные, наконец-то не замечая этой разделяющей разницы. За исключением, возможно, императора, который сейчас сошел с помоста. Толпа притихла.

– И пусть я уйду в эту ночь со всеми вашими благословениями. Если здесь есть человек, которого я обидел, – прошу у него прощения. – Он повернулся к Джустиниани, обнял его: – Прости меня.

– Прощаю, – ответил высокий генуэзец, – и в свой черед прошу простить меня. Вас, василевс… – он разомкнул объятия, обернулся, – и тебя, Минотто из Венеции. Наши страны часто ссорятся, и мы с тобой не раз скрещивали клинки. Возможно, мы скрестим их снова. Но этой ночью ты – мой брат по оружию. Я умру за тебя, если Господь призовет меня к тому. И я прошу у тебя прощения за все зло, которое причинил тебе.

Лицо венецианца покраснело от чувств.

– Матерь Божья, – вскричал он, – и я умру за тебя, Командир, и за любого генуэзского дворянина!

Они с Лонго обнялись; нагрудник лязгнул о нагрудник, и этот звук быстро разошелся по всей палатке. Генуэзцы и венецианцы, каталонцы и критяне, священники каждой веры, греки любого статуса обнимались, просили прощения. Слезы капали на сталь, бороды раздвигали улыбки.

– Обнимешь ли ты меня, брат?

Григорий резко обернулся.

– А ты этого хочешь, Феон? – спросил он, ослабляя пальцы на тетиве.

– Не знаю. – Политик долго смотрел на солдата. – Я думаю, что этим можно уладить наши разногласия.

Григорий пожал плечами.

– В будущем – нет. Однажды мне все-таки придется сквитаться с тобой. За это. – Он постучал по своему костяному носу. – И за многое другое. – Оглянулся на людей, которые все еще обнимались. – Но если венецианец может обнять генуэзца, если Нотарас может обняться с Палеологом, возможно, и Ласкари могут отложить свою вражду на эту ночь. Это поможет нам сделать все, что в наших силах, ради того, что мы любим.

– Что? – улыбнулся Феон. – Ты говоришь сейчас о нашем городе?

– О нашем городе и людях, которые живут в нем. Те, кого мы любим.

– Сделать все, что в наших силах, ради тех, кого мы любим, – повторил Феон. – Что ж, ради этого я готов отложить вражду. На одну ночь.

Григорий снял с лука стрелу, опустил оружие. Братья обняли друга и мгновение стояли так, затем разомкнули объятия.

– Ладно, – вот и всё, что сказали оба и быстро разошлись.