Сотрудник секретного политического отдела ОГПУ не усмотрел в биографии Мержанова ничего предосудительного. Мержанов был официально сочувствующим ВКП(б), посещал партийные собрания и политические кружки, дружил с архитектором Каро Алабяном, давним, еще с гражданской войны, другом Микояна. Так что репутация архитектора оказалась незапятнанной, и добро было дано на ответственную, совершенно секретную работу.
Через три дня Мержанов приехал в Кисловодск за семьей. На улице Клары Цеткин у него был уютный собственный дом, построенный по его проекту. За годы работы на Северном Кавказе он стал состоятельным человеком, доказал тестю свои возможности, и кроме дома имел еще собственный выезд — автомобилем еще не вытеснили лошадей.
Ему было жалко покидать и полюбившийся красивый город, и прекрасные во все времена года горы, и дом, и лошадей. Но особенно трудно было расставаться с домом, к которому он привязался, как к родному существу. Дом давал ему возможность чувствовать себя главой семьи, способным обеспечить ей безбедную жизнь, кормильцем, придавал ему, хозяину, молодому еще человеку, особый вес в глазах даже солидных обывателей: домовладельцы испокон веку уважались в обществе, в курортных местах — вдвойне. Собственный дом не только подтверждение материального достатка, но и жизненной устойчивости, основательности. Именно в этом, собственном доме, окончательно оторвавшись от родительской опеки, Мержанов осознал себя человеком зрелым, готовым на самостоятельные, порой очень сложные и рискованные решения, признавал себя без ложной скромности хорошим неординарным специалистом.
Дом, как добрая няня, оберегал его от мирской суеты, благоприятствовал учебе и защите диплома экстерном. В доме, а не за кульманом в рабочем кабинете приходили к нему интересные идеи, которые потом воплощались в многочисленных зданиях на Северном Кавказе. Любящая и заботливая его жена создала здесь семейный, неповторимый уют, оберегала мужа от житейской бытовой суеты. Здесь сделал первые шаги, произнес первые слова их малыш Бориска.
Но «князья не вольны, как девицы» — государственный человек, архитектор такого уровня, да еще попавший на заметку самому Сталину, больше себе не принадлежал. Во всяком случае, профессиональные перемещения от специалиста не зависели, впрочем, такое положение распространялось и на специалистов среднего звена: хочешь — не хочешь, а тебя вдруг переводят в другой город, повышая или понижая в должности, чтобы не засиживался на одном месте, не обрастал друзьями-родственниками, не разводил «семейственность» на работе.
Прощай навеки, родной кров!
Рессорный экипаж с парой лошадей вез Мержановых по гранитной мостовой в гору к старинному вокзалу Кисловодска. За ними следовала вереница колясок и пролеток с друзьями и сослуживцами. Троих Мержанов намеревался перевести в Москву, и в первую очередь своего друга и наставника Николая Николаевича Парфиановича.
У первой платформы ожидал скорый поезд с шипящим паровозом, который выхлопывал вверх и в стороны густой пар. Мержановы сердечно простились с провожающими и разместились в мягком вагоне.
В поезде Мержанов обычно коротал время в размышлениях. На этот раз мысли вились вокруг новой должности: служебная нагрузка и даже перегрузка не волновали, беспокоило, как его примут новые подчиненные. Он всегда прежде устанавливал добрый рабочий контакт с сослуживцами, вовлекая их в предложенный, найденный им ритм созидания. Но то были провинциальные специалисты, одного с ним поля ягоды. Теперь же у него в подчинении оказались амбициозные столичные архитекторы и строители, титулованные, именитые. Да и начальник хозяйственного управления ЦИКа скорее всего не ждал «варяга» с распростертыми объятьями: вполне возможно, у него была своя кандидатура на должность Главного архитектора, которой «на самом верху» пренебрегли.
Не имея для суждений-посылок полной информации о причине своего неожиданного взлета, Мержанов не составил силлогизма и пришел к простейшему заключению: «время покажет».
На Курском вокзале столицы у пятого вагона Главного архитектора ожидали его новые сотрудники, проводили на улицу Грановского в новую благоустроенную квартиру, в которой, кроме городского телефона, был и кремлевский. Квартира находилась в охраняемом доме Советов, на нем значился номер пять. Елизавета Эммануиловна удивилась совпадению этого номера с номером вагона. Муж заверил ее, что это хорошее предзнаменование: пять — счастливое число.
Мержанов сразу же привычно включился в работу и не почувствовал сопротивления подчиненных, от которых корректно и доходчиво требовал всего лишь добросовестного исполнения служебных обязанностей. Веселый, остроумный, обаятельный, он не дал повода насмешливым высокомерным москвичам считать его провинциалом и злословить по углам о его светских промахах. Напротив, многие сослуживцы уступали ему в воспитанности: ведь у него в прошлом была учеба в классической гимназии и жизнь в европейски ориентированном Петербурге — Петрограде. Новым окружением был отмечен и его высокий профессионализм. Он рецензировал проектные работы, сам проектировал и строил объекты в Москве, удачно подбирал кадры архитекторов, при этом не забывая о строительстве санатория РККА и часто выезжал в Сочи.
Строительство еще не завершилось, как на Бочаровом Ручье появились изыскатели, геодезисты и сам Мержанов. На ответвленной от бывшего шоссе Новороссийск — Батум дороге, ведущей к морю, засуетились грузовики. Вскоре на левом берегу Бочарова Ручья выросла скромная, но не лишенная привлекательности дача К. Е. Ворошилова.
А в Москве на стол в его рабочем кабинете часто ложились документы с резолюциями «Поручить товарищу Мержанову», «Для исполнения товарищем Мержановым». Под ними стояла четкая подпись: «И. Сталин».
Постановление Пленума ЦК от июня 1931 года претворялось в жизнь. Ускоренными темпами шло жилищное строительство. Сталин провозгласил основной принцип реконструкции столицы: «Главное — забота о человеке. О том простом советском человеке, который живет в новой Москве и для которого его столица должна быть прекрасным, солнечным городом, где радостно работать, легко учиться, весело отдыхать». Поэтому нужно было прежде всего обеспечить людей жильем. С 1929 по 1932 год в Москве было построено почти два с половиной миллиона квадратных метров жилой площади, в Ленинграде — около двух миллионов. Уральские города Свердловск, Челябинск, Нижний Тагил увеличили свой жилищный фонд в два раза. Возникали и новые города.
На основании Постановления было начато с того же 1931 года строительство канала Москва — Волга. «Волжская вода должна была явиться в столицу Советского Союза, наполнить водопроводные трубы, взметнуться фонтанами на площадях и в скверах, лечь глубокими озерами в парках, превратить набережные Москва-реки в самые красивые улицы города, проложить через Москву глубоководный путь из Балтики и Белого моря в далекий Каспий», — писал очевидец великой стройки П. Лопатин.
Согласно Постановлению был разработан и в 1935 году утвержден ЦК ВКП(б) и СНК СССР Генеральный план реконструкции Москвы. Но реконструкция началась гораздо раньше. Возводились многочисленные общественные здания различного назначения, сооружались магистрали и мосты, Москва-река обзаводилась гранитными набережными. С 1932 года началось строительство метрополитена, в котором приняли участия едва ли не все заводы Советского Союза, на стройку со всей страны съезжались добровольцы. Уже в 1935 году стала действовать его первая очередь.
Вслед за Генеральным планом реконструкции Москвы были утверждены «Основные установки для разработки Генерального плана развития Ленинграда». На основании этих планов стали реконструироваться и другие города Советского Союза. Вся страна превратилась в строительную площадку. Ничего подобного не знало ни одно государство в мире.
Естественно, что в этот период очень возросла значимость зодчего-творца. Но в среде архитекторов все еще существовали группировки, которые вели борьбу друг с другом: каждая отстаивала свою концепцию нового пролетарского зодчества. Чтобы положить конец слишком большому разнообразию взглядов на искусство, борьбе группировок и амбициям в творческой среде, ЦК партии принял 23 апреля 1932 года постановление «О перестройке литературно-художественных организаций». Были ликвидированы группировки в области искусства, литературы и архитектуры, возникли единые творческие Союзы, создан, в частности, Союз советских архитекторов, ответственным секретарем которого был избран Алабян. Мержанов стал одним из его первых членов, а позднее — председателем правления фонда Союза архитекторов СССР.
Его первые шаги в должности Главного архитектора ЦИК совпали с проведением в 1931–1933 годах Всесоюзного конкурса на проект Дворца Советов. Этот конкурс, по определению специалистов — историков архитектуры, стал вехой, знаменовавшей поворот к переменам «в стилевой направленности советской архитектуры».