Основан же город Нахичевань был в конце XVIII века беженцами из Западной Армении, находившейся под властью Турции. Избавляясь от национального и религиозного гнета турок мусульман и рассчитывая на поддержку близких себе по вере русских, они устремились на правый берег Дона, туда, где находилась российская крепость, которая тогда называлась Ростовской, и поселились вблизи нее. На протяжении всего XIX века, уже и после того, как Восточная Армения присоединилась к России, принимал небольшой армянский город новых поселенцев, беженцев не только из Турции, но и Ирана… Все это был свободолюбивый, гордый, предприимчивый народ, предпочитавший начать жизнь с нуля в чужом краю, чем терпеть неволю на родине. Впрочем, неволя порой оборачивалась смертью. Так, в 1895–1896 годах турецкое правительство организовало у себя массовое истребление армян.

Предки Мержанова обосновались в Нахичевани задолго до этого трагического события. Он принадлежал ко второму или даже третьему поколению Мержанянцев, родившихся на российской земле. Отца звали Оганес Мержанянц. Его фамилию носили сыновья, пока жили в Нахичевани.

Оганес Мержанянц был государственным служащим, чиновником. Значит, получил какое-то образование и хорошо знал русский, государственный, язык. Однако укоренившись на российской земле, он продолжал соблюдать национальные традиции, унаследовал от предков-горцев присущие им горячность, упорство, способность рисковать. Эти качества особенно проявились у него во время его романтической женитьбы.

Он полюбил юную прелестную Рипсимэ. Она ответила взаимностью. Но ее родители воспротивились их браку: претендент на руку беден (Рипсимэ была дочерью богатого купца), к тому же на пятнадцать лет старше их прекрасной дочери. Оганес не смирился с их отказом: украл девушку. Влюбленные бежали из города, да не куда-нибудь в ближайшее село с церковью, как герои пушкинской «Метели», а в Феодосию (за три девять земель!) к родственнику Оганеса, знаменитому живописцу Ивану Константиновичу Айвазовскому. Он понял, принял и благословил беглецов. В Феодосии они и обвенчались. Родителям Рипсимэ пришлось простить влюбленных. Наверное, заступничество Айвазовского сыграло немалую роль: лестно иметь в родственниках-свойственниках человека с мировой славой.

Молодожены благополучно вернулись в Нахичевань-на-Дону. Стала в нем расти новая армянская семья. Мирон (тогда Миран) был в ней первым сыном, очень похожим решительным, волевым характером на отца.

Родители Мирона, городские жители с самого рождения, относящиеся к так называемому среднему классу, очень ценившему тогда образование, хотели детей своих сделать людьми высокообразованными.

Хорошее образование начиналось с классической гимназии, где на изучение так называемых «мертвых», древних, языков латинского и греческого отводился 41 процент учебного времени. Считалось, что древние языки сыграли основную роль в создании мировой культуры и способствуют более других дисциплин развитию мышления учащихся. Для чисто практических целей в гимназии изучались еще немецкий и французский языки, преподавались математика, физика, история, география и статическая философия, изящные науки, политическая экономия, естественная история, основы наук, относящихся к торговле и технологии различных производств, черчение и рисование, Закон Божий. Обширная программа!

Все предметы Мирону нравились, но особенно привлекало рисование, которым во все времена учащиеся общеобразовательных школ занимаются спустя рукава. Он был редким исключением. Просиживал за столом часами после уроков, изображая акварелью любимых им лошадей, дивные цветы, экзотических ярких птиц и… горы. Гор он еще не видел. Пытался изображать их такими, какими они представлялись ему после восторженных рассказов взрослых. («И какой русский не любит быстрой езды»! — Какой горец не восхищается горами!) Сверял свое представление со стихами влюбленного в горы Кавказа русского поэта Михаила Лермонтова:

Или:

Ничего подобного не увидел Мирон на репродукциях картин. Отсутствовал на них цвет, а сами горы выходили у художников бесформенным непривлекательным нагромождением каких-то глыб, ни таинственных ущелий, ни холодных бездн.

Мальчик страдал, убедившись, что и сам не может передать акварелью бездонной глубины ущелий, сверкающих снежных вершин, мглистой пелены ночного тумана. Утешал себя надеждой, что со временем постигнет секреты живописи и будет писать прекрасный горный край, поднебесье, как писал море покойный Айвазовский.

Прославленный живописец умер в Феодосии, когда Мирону было около пяти лет, и художником успел уже стать его внук Михаил Латри, который учился у пейзажиста Архипа Куинджи. Отроку же Мирону по силам было пока воплощать на бумаге, не на холсте сказочные символические образы полюбившихся гор. Он рисовал их застывшими до поры до времени исполинами:

Придет пора, фантазировал мальчик, исполины воспрянут и с оглушительным грохотом обрушатся на несправедливость и зло.

Но пришло время, и Мирону наскучило их рисовать. Горы-исполины уступили на бумаге место причудливым строениям. Таких не было ни в Нахичевани, ни в Ростове, не дома — дворцы. Юный автор уверял заинтересованных родственников, что эти здания ему приснились. Родственников же поражала не причудливость домов-дворцов, а исполнение рисунков. Казалось, рисовал их не мальчишка, а специалист трудился над эскизами к настоящему проекту.

Стараясь скрыть свою растерянность, страшась признать исключительную одаренность сына, отец и мать задавали ему, как ребенку, по поводу странных рисунков шутливые вопросы. Как-то мать с лукавой улыбкой спросила:

— Для кого, сынок, ты проектируешь дома, для богатых или для бедных?

И получила серьезный, в духе нового неспокойного времени, ответ:

— Они и для богатых и для бедных. Бог хочет, чтобы люди были равны. На том свете ведь нет ни богатых, ни бедных.

Ответ младшего двенадцатилетнего сына смутил мать больше, чем его воплощенные на бумаге фантазии. Совсем недавно полыхала революция 905 года с ее ужасным «Кровавым воскресеньем», не забылись и ближайшие, ростовские, события: Ростовская стачка 902 года и Декабрьское вооруженное восстание 905. Если бы только рабочих касались они. Дети из благополучных, благонравных семей заражались революционными идеями, читали и распространяли нелегальную литературу, а то и покидали отчий дом, чтобы вести борьбу за светлое будущее человечества.

Господи, что мне человечество, думала Рипсимэ, разыскивая в потаенных уголках дома нелегальную литературу, своим бы детям обеспечить «светлое будущее», дать хорошее образование. Ничего не нашла, но не успокоилась: мальчики вполне могли держать запрещенные книжки в местах ей недоступных, в дупле старой шелковицы, например. Стала внимательнее наблюдать за ними и обнаружила еще одно странное увлечение Мирона. Он подолгу очень внимательно читал Священное Писание и, как многие подростки, спешил поделиться поразившими его сведениями. Порой выдавал их за свои мысли, иногда значительно и проникновенно читал отрывки из книг для находившихся рядом домочадцев. Однажды он прочитал матери из Евангелия от Луки (6:24–26) такую сентенцию: «…горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение.