Константин, а особенно его мать Елена, оказали христианам и еще одну услугу – восстановлением святых мест. Он едва ли предполагал, какой огромный кладезь он этим открывал для развития именно народной религии. Вспомним, что до Константина обязательным требованием ко всякой разрешенной религии в Риме было наличие своих святынь и святилищ. Христианство именно по этому признаку лишалось статуса религии разрешенной. Потому что у древних христиан не было особых святилищ. Свою вечерю они совершали в жилых домах, а не в каких-то нарочитых культовых сооружениях, которые постепенно появлялись лишь позже. И вдруг на планете появляется место, совершенно аналогичное Храму Соломона. Это – Храм Воскресения Христа. Уникальное место. Гроб Господень. Крест Господень, положенный в храме. Первый в христианской истории центр паломничества. А паломничество, как мы помним, важнейший атрибут религии народной. Мы помним, что народное сознание разделяет пространство на сакральное и все остальное, разделяет время на хаджи и запретные месяцы – и все остальное. И тут, – пожалуйста, христиане, принимайте такой подарок.
Конечно, само по себе открытие святых мест Иерусалима дало огромный толчок христианской миссии. Люди потянулись в Святую Землю. Исаины пророчества о славе Иерусалима наполнились новым живым и звучным содержанием. Евангелие стали «читать ножками», проходя по тем камням, которых могла коснуться нога Иисуса и Его учеников.
Разве это не то же самое, что и установление Храма ветхозаветного, ковчега завета в нем и паломничеств к нему? Да, конечно, вера самого Авраама и самого Моисея не нуждалась ни в храме, ни в ковчеге, ни в паломничествах к ним. Да, конечно, если человек более озабочен обретением евангельских нравов, нежели посещением евангельских мест, то это лучше. Но скажите: разве логично за Давидом и Соломоном в их делах по устроению
Божия святилища видеть указание Господне, а за восстановлением Иерусалима, как Города Иисуса, такого указания не разглядеть?
Константин есть новый Соломон в строительстве Храма. И этот факт нужно спокойно признать. Спокойно видеть перст Божий за тем и за другим событием одновременно. Видеть миссионерский компромисс со стороны людей и миссионерское снисхождение к этому со стороны Бога.
Хотя при этом, конечно, и в том, и в другом случае открывались духовные опасности. Яхве начинали воспринимать племенным богом в сонме аналогичных ему богов у других народов. А в христианском благочестии, хотя к прямому многобожию не возвращались, но элементы фетишизма, погоня за «святыньками» со Святой Земли, двинулись, набирая обороты, и именно в связи с возведением Храма. И речь идет не о простом цветочке из Палестины, засушенном в Библии, а о повальном увлечении реликвиями, постоянными попытками отыскать гробницы апостолов и древних святых, а затем и вскрывать и переносить их мощи, расчленять и использовать для врачевания. Что в свою очередь породило поток реликвий явно поддельных, торговлю всеми этими предметами. Это, конечно, уже крайне негативная сторона «народной религии», не заслуживающая не только снисходительного согласия, но и простого извинения.
Остается только жалеть о том, что древние римские законы о категорической неприкосновенности любых захоронений, еще столь достопамятные во времена отцов IV века, ссылающихся на них в своих проповедях, как-то постепенно, то ли отменились, то ли забылись, но в любом случае, исчезли из сознания. Ибо пришло время, когда миссионерское действие святых мощей сменилось антимиссионерским действием, связанным со свято-торговлей и шарлатанством. И это антимиссионерское действие вылилось в иконоборческие смуты на Востоке империи (VIII–IX в) и в Реформацию на Западе во времена Лютера. Там и здесь пролились потоки крови, а от христианской веры и церкви отвратилось множество душ.
Оборотная сторона народной религии тоже нашла свое проявление.
В том же ключе народной религии следует рассматривать и иконописание, так сказать, новое изготовление херувимов над ковчегом завета. Иконы, особенно хорошо изготовленные, – это прекрасные миссионерские пособия для простых людей, имеющих все же эстетический вкус. И таковыми пособиями иконы остаются и до сего дня. Но народная религия, разумеется, окружает сами эти пособия сверхдолжным почитанием, вследствие чего миссионерский потенциал икон тоже исчерпывается и сменяется кое-чем прямо противоположным. Иконоборчество в разное время и в разных формах пережили и Восток, и Запад, по сути, все христианское человечество. И нашему времени пора бы уже на примерах древности выработать к этим пособиям в евангельской проповеди правильное, уравновешенное отношение. Помните, как мы говорили о подростке, который не спит уже со своим мишкой в обнимку, но и не отрезает ему голову.
Кто в большей мере «живет по Библии»?
Итак, нам пора обобщить все указанные частности.
В эпоху христианских царей, становления церкви, как государственной, неизбежно должна была выстроиться новая форма религии – народная религия. Новою она могла казаться в христианстве, будучи по сути своей достаточно старою, продолжением библейской традиции. И если в Ветхом Завете редакторы Писания времен второго Храма четко все миссионерские компромиссы Моисея приписали непосредственному повелению Божию, то у христианских авторов вместо этого доминировала ссылка на отцов и на традицию. Но суть оставалась тою же самой. Свободная вера «ханифов», вера по личному призванию становилась народной религией с соответствующими правилами, вещественными пособиями и неизбежными искушениями – и на все это была воля Божия. И тогда, и теперь. Воля Божия, как минимум, в виде благожелательного попущения.
В мире евангельских и внеконфессиональных христиан само слово «религия» зачастую является ругательством. Тем более в сочетании с прилагательным «народная». Народной религии, понимаемой как следование языческим и полуязыческим традициям, противопоставляется жизнь по слову Божию, по Писанию. Которая на самом деле есть жизнь просто по другим традициям, таким, в которых древних языческих элементов вроде бы поменьше.
Но на самом деле, нам ныне время всерьез поставить вопрос: а какая религия живет в большей степени именно по библейской традиции? И ответ получается неожиданный: как раз народная религия, в чем-то аналогичная религии древнего Израиля.
Очень важно, что написавший эти слова сам совершенно не в восторге от народной религии. Не хуже всех протестантов я понимаю ее опасности, те большие миссионерские минусы, в которые превратились бывшие огромные миссионерские плюсы. Речь не об авторских предпочтениях. Речь о том, что в истории читается разумный замысел. Да, приходится признать, что этот замысел сложен и не линеен. Да, в этом месте путь Божий с моими личными представлениями о нем не совпадает. Но это не повод отрицать очевидное: минимум дважды (а третий раз еще и в исламе) в истории единобожия мы наблюдаем совершенно не зависящий от воли конкретных исторических персонажей процесс: становление народной религии, расширение веры избранников в веру целого народа. Видя и признавая очевидные духовные издержки такого процесса, мы вынуждены констатировать, что воля Божия на призвание большего числа людей, даже с потерей духовного качества, все-таки существует.
Религиозная опора общества и государства
Необходимо еще раз отметить и такую закономерность.
Общества и государства стоят на религии. И, конечно, только на народной религии! Именно такая религия формирует культурную базу общества, такую штуку, которую принято теперь именовать «традиционные ценности». Тут складывается некий духовно-синтетический базис, не все традиционные ценности даже христианского общества будут евангельскими – и в этом надо отдавать себе отчет.
Например, такая «традиционная ценность», как семья, в традиционном обществе практически абсолютна, а в Евангелии очень относительна. Там безбрачное житие похваляется больше семейного, а иногда Иисус призывает и покинуть семью ради Царства Божия. Такой шаг, кстати, с социально-психологической точки зрения, весьма сомнителен, – если только мы не ждем конца света на следующей неделе.
Вера Авраама и вера евангельских аскетов сами по себе внесут ничтожно малый вклад в общественную нравственность и культуру. Ханифы от сектантов отличаются в этом частном отношении очень мало, и даже в самом благоприятном случае их мир – это пустыня, но не общество. Вера Авраама стала каким-то примером для кого-то, она хотя бы как-то оценена по достоинству лишь одним простым путем: расширением Авраамовой веры в народную религию. Теперь в прочитанную фразу вместо Авраама подставьте апостола Павла или преподобного Антония – и вы получите аналогичную констатацию применительно ко временам Нового Завета. Без разворачивания ханифии (благовестия) в народную религию мы не смогли бы даже узнать о призванных когда-то самим Богом носителях высокой веры и нравственных идеалов. Таким образом, приходится признать, что народная религия на спасение людей все-таки работает. Традиционные ценности, культура, основанная на них, образование и воспитание на той же основе – без всего этого никакой народ, заключенный в защитную государственную оболочку, просто физически невозможен. И не может сложиться эта культура на вере одного человека, по призыву Божьему бежавшего из своего Ура Халдейского искать Бога в пустыне и под звездами. Пока вера этого человека, со всеми неизбежными ее при этом повреждениями, не сделается народной верою.