Ведь природа человека такой пустоты не потерпит. Если не на Авраамовой основе сложится народная религия, то она сложится на магической основе, полу-сатанинской или полностью сатанинской. Там уже речь пойдет не о двусмысленной сложности фетишей и изображений, а о прямом и буквальном идолопоклонстве, не о сомнительном и двусмысленном признании ценности семьи, а конкретно, о ритуальной проституции, не о сложной проблеме смертной казни в христианском обществе, а о прямых человеческих жертвоприношениях. Ведь все эти вещи: и человеческие жертвоприношения, и ритуальная проституция, и убийство новорожденных – они многими веками в целом ряде обществ были вполне себе традиционными ценностями! Вот об этом стоит подумать нам. Потому что, если так можно выразиться, об этом же, кажется, подумал и сам Бог.
А если государственная религия сложится не на христианской «народно-религиозной» основе, а на магической, атеистической, то хватит ли пустынь на планете, чтобы покрыть всех ханифов, которых Бог желал бы поселить на лоне Авраамовом?
Ответ мы можем искать только в книге истории. Если бы священная история была бы описанием передачи эстафетной палочки от Мелхиседека к Аврааму, от Авраама к Лоту, Иофору, Моисею, – и больше ничего, – то в таком случае мы имели бы право говорить, что Бог занимается только своими избранниками. Но библейская история и христианская история (и исламская, конечно) раз за разом независимо рисуют нам совершенно иной сюжет, столь похоже складывающийся в веках. Сюжет этот настолько масштабен и грандиозен, что списать его на волю одного-двух великих людей нереально. Право же, смешно говорить, будто Моисей создал евреям народную религию, а христианам создал ее Константин или Феодосий. Конечно, процесс, покрывающий много людских поколений, явно делается не человеческой волей. Тогда чьей?
Проблема гонения на еретиков
Собравшись написать апологию церковной веры, мы никоим образом не ведем апологию церковной системы или даже церковной истории. Реальная история церкви, реальная иерархическая церковная система наполнена человеческими грехами, которые порою очевидны, и быть адвокатом греха я не собираюсь. В то же время справедливость требует признать, что эта история не является сплошным и беспросветным грехом, но весьма сложным явлением.
Важнейшее нарекание на церковную веру в этом же ключе состоит в том, что современному человеку, поверхностно знакомому с христианством, диким кажется обилие ересей в этой истории и жестокими кажутся меры против еретиков. На этом основании хочется бросить все, обвинить все спорящие стороны, встать над всеми этими ограниченными людьми, которые, мягко говоря, спорили и воевали из-за пустяков.
Не собираясь рассматривать здесь ответы на все вопросы, особенно богословские, скажем так, что для серьезного христианина далеко не все богословские разногласия видятся пустяками. Однако для начала мы взглянем на проблему с другой стороны, через простой и понятный пример.
Допустим, вы являетесь мэром большого города, и в вашем городе появились две больших партии людей, преимущественно молодежи, которые спорят из-за настоящего пустяка: с какого конца нужно разбивать вареные яйца. Но люди молодые и горячие уже устраивают возле вашей мэрии митинги, жгут сперва файры, потом покрышки, начинают бить друг друга дубинками и творить погромы. Ваши действия, как градоначальника?
Не надо быть чиновником такого ранга, чтобы сразу сообразить:
– ввести запреты на споры,
– арестовать зачинщиков, применить водометы и газ,
– а если толпа не утихает, то придется провести и законодательное решение, устанавливающее порядок разбивания яиц.
Если толпа требует референдум, придется идти и на референдум. Победившую партию придется поддержать, а проигравшую, извините, поставить под угрозу преследования.
И попробуйте в реальной общественной жизни решить проблему без всех этих мер. Как показывает и современная практика, у вас не получится обойтись без них ровно до тех пор, пока подавляющее большинство граждан не охладеет к самому вопросу настолько, чтобы спокойно разрешить любому своему соседу не только разбивать яйца с того конца, с которого он хочет, но даже пропагандировать публично свой способ разбивания яиц. Пока этого нет, пока любое «неправильное» разбивание вызывает конфликты, вам придется репрессировать часть граждан, поскольку они и так самовольно репрессируют друг друга, чтобы они просто не пришли к взаимному уничтожению.
Собственно говоря, если Вы обдумаете эту ситуацию серьезно, то вынуждены будете признать, что социологическая ее тяжесть на самом деле не зависит от степени принципиальности того вопроса, который вызвал полемику в обществе. Градус конфликта зависит не от сути вопроса, а от накала его восприятия гражданами. И в этом плане наше время смогло лишь частично сократить число жертв, придумав водометы, резиновые пули и слезоточивый газ, вместо которых прежде оружие применялось настоящее, боевое. Во всем остальном наше общество полностью идет по стопам предков.
Если вам безразличен вопрос разбивания яиц, то не думайте, что у вас появился повод для осуждения градоначальника и его правоохранительных органов. Обвинение мэра, будто он навязал свою волю по пустячному вопросу почти половине своих граждан, не есть справедливое обвинение. Общественный порядок необходим, и существуют люди, власть предержащие, которые за него отвечают. Если общество соглашается предоставить им монополию на насилие, то придется извинить им и само это насилие. Другого выхода нет.
Да, в истории церкви, в истории христианских государств цари и князья действовали, как мэр из нашей притчи. И они могут заслуживать здесь осуждение лишь в некоторых случаях, если допускали очевидно чрезмерное применение силы. Важно, что не бывало в истории безобидных филантропов-еретиков, свободных мечтателей, которые просто хотели бы жить спокойно, не подрывая социально-государственных устоев. Такие случались в истории, но и репрессии против них не применялись. Пример – сторонники разных догматических партий в эпоху арианских споров. Самое большее, что им грозило за неправильное тонкое богословское мнение – это потеря своего храма и высылка в другой город. С одного средиземноморского курорта на другой. Не так уж и страшно.
А как тогда сами богословские вопросы?
Итак, если проблема преследования церковного инакомыслия нам становится понятной, хотя бы просто на уровне ее сложности и неизбежности, то дальше логично возникает претензия и к самой церкви: а зачем так подробно было бы вообще развивать богословие? Не привела ли историческая церковь к моде на всякие умствования о непостижимых Божиих тайнах, а эти умствования, в свою очередь, горячо принимаемые толпами людей, неизбежно вели ко всем тем тяжелым мерам, что описаны нами только что? Грубее и короче сказать: может быть, вообще все богословие и есть лишь проблема, с какого конца яйца разбивать?
Здесь с неизбежностью приходится признать, что если вы даете людям реальную свободу мышления, если вы не запрещаете им думать вообще (чего не могли запретить даже самые тоталитарные в истории режимы), то мысли о богословии будут неизбежны.