Но наряду с “левым уклоном” в партии заговорили и о “правом”. Только сперва это не имело никакого отношения к Бухарину и его группировке. Как уже отмечалось, в условиях нэпа многие местные руководители вошли во вкус “красивой жизни”. Вели дела с нэпманами, покрывали их махинации, “барствовали” в своих владениях, погрязнув в кутежах и сексуальных удовольствиях. Когда начали раскручиваться дела о спекуляциях с продовольствием, такие факты всплыли наружу. В мае 1928 г. ЦК принял постановление о “бюрократах, сращивающихся с нэпманами” в Смоленской, Сочинской, Артемовской, Ряжской и Сталинской парторганизациях. Указывалось, например, что на Смоленщине “губернские партконференции были сплошной большой пьянкой”, “старые революционеры превратились в пьяниц и развратников”. Было снято со своих постов и исключено из партии более тысячи руководителей, многие попали под суд. К “правому уклону” как раз и отнесли подобных “перерожденцев”, а потом добавили еще нескольких деятелей вроде заместителя наркома финансов М. Фрумкина, выступившего против раскулачивания.
Но возникло и охлаждение между Сталиным и группой Бухарина, Рыкова и Томского. Началоось оно вовсе не по вопросам экономической стратегии. Сталин понимал, что ошибаться может каждый и не склонен был драматизировать разногласия. Напротив, пытался сглаживать их. Когда в марте 1928 г. Рыков вспылил по поводу “чрезвычайных мер” по хлебозаготовкам и швырнул на стол заявление об отставке, Сталин написал на нем “резолюцию”: “Дело надо сделать так: надо собраться нам, выпить маленько и поговорить по душам. Там и решим все недоразумения”. Бухарин и его сторонники полностью поддержали курс на ускоренную индустриализацию, коллективизацию. Николай Иванович вовсю клеймил “правых уклонистов”, на XV съезде требовал “форсированного наступления на кулака”.
Конфликт обозначился, когда Сталин начал прижимать “феодальные княжества”. Выполнение указаний правительства шло вразброд, в парторганизациях вскрывались все новые злоупотребления. Вот и обратили наконец-то внимание, что различные партийные и государственные структуры живут и действуют сами по себе, подчиняясь лишь собственному руководству. Взять хотя бы приведенный выше пример, когда Политбюро принимало решения, а редакции газет действовали вопреки ему. (Кстати, как нетрудно понять, именно такая бесконтрольность облегчала регулировку советской жизни со стороны зарубежных сил). И Сталин решил покончить с этим. Во второй половине 1928 г. он начал брать различные ведомства под контроль. Представителей из аппарата ЦК стали вводить в Исполком Коминтерна, в редакцию “Правды”, в профсоюзы, хозяйственные органы, провели перевыборы в пытавшейся самостийничать московской парторганизации.
Вот эта борьба за централизацию как раз и вызвала резкую оппозицию Бухарина. Он снова поднял лозунги “партийной демократии”, подразумевая, что контроль со стороны ЦК ее нарушает. Использовал и экономические аргументы — но они были не самоцелью, а только средством. Как ранее указывалось, Николай Иванович многократно менял свои взгляды, и со сталинским курсом вполне соглашался. Но в условиях кризиса, когда горожане возмущались очередями за хлебом, а крестьяне — изъятиями хлеба, критика экономической политики оказывалась выгодной. Позволяла завоевать популярность, а в случае социального взрыва — даже и прийти к власти. В январе 1929 г. Бухарин выступил со статьей “Политическое завещание Ленина”. О работах “завещания” прямо речь не шла, но намек был более чем понятен партийцам, и название звучало открытым вызовом.
При этом Бухарин и его сторонники действовали более умно, чем “левые”. Они не созывали отдельных совещаний, не вырабатывали общих платформ, чтобы не подставиться под обвинение во “фракционности”. Не пытались раздувать смуту на митингах, распространять воззвания. Николай Иванович предпочитал кулуарные интриги в партийном руководстве. Распространял слухи, сеял сомнения. Вел работу через хозяйственные, культурные и прочие органы. Его опорой становилась отнюдь не масса. С одной стороны, этой опорой были партийные функционеры среднего звена, втайне желавшие продолжения “нэповской” жизни и недовольные закручиванием гаек. С другой — “спецы” из дореволюционной интеллигенции: инженеры, экономисты, управленцы, финансисты и т. д. Они хорошо оплачивались, пользовались протекциями советских руководителей, занимали важные посты в наркоматах, Госплане, ВСНХ и других органах. И были вовсе не против того, чтобы коммунистическое государство постепенно превратилось в обычную буржуазную демократию.
Опорой Бухарина становилась и молодежь. Но, естественно, не вся молодежь. Он завоевывал симпатии среди комсомольских работников, учащихся столичных вузов — а это были в основном дети элиты. Те самые “дети Арбата”, которых впоследствии воспел Рыбаков. Арбата, а не провинциальных городков и сел. Своими лозунгами “демократии”, семенами критики Бухарин приробретал авторитет, например, в Академии красной профессуры (откуда потом вышли многие антисталинисты наподобие Авторханова), в коммунистическом университете им. Свердлова, в литературном институте.
Открыто обвинять Сталина в экономических ошибках Николай Иванович тоже не рисковал. В своих статьях и выступлениях он как бы атаковал Троцкого, предостерегал от “сползания к троцкизму”, хотя бил по тем пунктам троцкистских программ, которые совпадали со сталинскими. И, кстати, в искренности его нападок на Троцкого и “левых” позволительно усомниться. Ведь Льву Давидовичу он помогал вывезти за рубеж архивы в это же самое время. Да и с “левыми” подспудно наводил контакты. 11 июля 1928 г., когда еще никаких конфликтов между Сталиным и Бухариным не произошло (они начались в конце лета и осенью), Николай Иванович тайно встретился с Каменевым, предложив ему действовать сообща. Говорил: “Разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших разногласий с вами”. Высказывал грязные характеристики в адрес Сталина и других членов Политбюро, выражал уверенность, что “линия Сталина будет бита”.
Однако Бухарин “перехитрил сам себя”. Каменев записал текст разговора и послал Зиновьеву. Но секретарь Каменева Швальбе снял копию и передал троцкистам. Они обиделись на нападки в свой адрес и опубликовали текст в листовке. Разразился скандал. Члены Полибрюро были ошеломлены теми словами, которыми Бухарин обзывал их за глаза, да еще и перед оппозиционером. Николай Иванович пробовал отвертеться, называл публикацию “гнусной клеветой”, но Каменев подтвердил подлинность беседы, и Бухарину тоже пришлось признать ее. Тут уж против него ополчились все. Резолюция ЦКК осудила переговоры с Каменевым как “фракционный акт”. Был однозначно сформулирован и ответ на бухаринские требования “демократии” — резолюция констатировала, что отсутсткие контроля со стороны ЦК ведет к превращению государства “в бесформенный конгломерат, состоящий из феодальных княжеств, в числе которых мы имели бы княжество “Правды”, княжество ВЦСПС, княжество ИККИ, княжество НКПС, княжество ВСНХ….”
Бухарин, Рыков и Томский не смирились с поражением, попробовали отстаивать свою точку зрения. И в апреле 1929 г. были осуждены пленумом ЦК. Впрочем, прошлись по ним куда мягче, чем раньше громили “левых”. Сперва их даже “уклонистами” не называли, указывали, что их взгляды “совпадают в основном с позицией правого уклона”. И лишь в ноябре 1929 г., после новых выступлений Бухарина объявили “застрельщиком и руководителя правых уклонистов”. Теперь и этих оппозиционеров принялись снижать по “ступенечкам”. После каждой взбучки они послушно каялись, но продолжали исподволь гнуть критическую линию. И Орджоникидзе писал о Бухарине: “Он, совершенно неожиданно для нас, оказался человеком довольно неприличным. Он будет делать все от него зависящее, чтобы создать впечатление, что его обижают и угнетают, и в то же время сам всех будет мазать г….”.
Но все равно “правых” били не так сильно, как Троцкого и Зиновьева. То выводили из Политбюро, то обратно вводили. Бухарина сняли с руководства “Правдой” и Коминтерном, но поставили начальником отдела ВСНХ и редактором второй по рангу газеты, “Известий”. Их не ссылали, они оставались в составе советской элиты, сохраняя кремлевские привилегии и значительное влияние. Бухарин даже каяться приучился весело, как бы с вызовом. Он, очевидно, чувствовал за собой какую-то силу, был почему-то уверен в своей безнаказанности. Порой позволял себе даже откровенно наглые выходки. Так, в 1932 г. он вместе со Сталиным был на встрече с молодыми литераторами. Перебрал лишку, и когда участники встречи попросили рассказать о Ленине, Бухарин дернул Сталина за нос и засмеялся: “Ну, соври им про Ленина” [62]. Иосиф Виссарионович очень разозлился. Но смолчал. И обошлось без последствий.
25. ТАЙНЫ “ВЕЛИКОГО ПЕРЕЛОМА”.
Необходимость кардинальных перемен в экономике диктовалась не только ситуацией внутри страны, но и внешней угрозой. Нет, англичане, французы, американцы воевать с СССР не собирались. Британия даже восстановила с Москвой дипломатические отношения. Зачем от торговых выгод отказываться? Но одно другому не мешает, разве некого было на русских натравить? Поддерживаемая Западом, бряцала оружием Польша. Враждебно вели себя Румыния, Финляндия. А первыми попробовать Советский Союз на прочность подтолкнули китайцев. Китайская Восточная железная дорога (КВЖД) строилась Российской империей, а по соглашению 1924 г. СССР и Китай владели ею на паритетных правах. Но не без влияния западных дипломатов и спецслужб северокитайское правительство Чжан Сюэляна в 1929 г. решило изменить положение. Момент выглядел благоприятным, в Советском Союзе нехватка продуктов, общее недовольство, оживилась оппозиция. В случае войны, глядишь, дело дойдет до беспорядков, как в русско-японскую.
Китайская полиция и войска захватили КВЖД, советских служащих арестовывали, выгоняли на родину, многих убивали. Или они просто исчезали, а потом в Сунгари вылавливали трупы со сделами истязаний. Дипломатические протесты Москвы были проигнорированы. Железной дорогой правительство Чжан Сюэляна ограничиваться не собиралось. Стали сосредотачиваться группировки для вторжения в Приморье и Забайкалье. На границах начались сплошные провокации. Под эгидой китайских властей стали формироваться отряды белогвардейцев. Возникали даже проекты отхватить всю Сибирь. (Хотя нетрудно понять, что выигрыш достался бы вовсе не китайцам. При собственном феодальном хозяйстве, куда уж им было осваивать такие пространства? Тут погрели бы руки японцы или западные концессионеры).
Но в ноябре небольшая по численности Особая Дальневосточная армия нанесла удар, за несколько дней вдребезги разгромила китайские войска, продвинувшись до Хинганских гор. Победа была впечатляющей. Горячие головы в советском руководстве, в военном командовании воодушевились наступать вглубь Китая, противостоять нашим войскам было некому. Вот она, “мировая революция”! Однако Сталин пресек эти настроения. Освобождать “пролетариев всех стран” ценой русской крови он не желал. И хорошо понимал, что эскалация конфликта может привести к вмешательству уже более серьезных противников. Как только перепуганные китайцы запросили о мире, наше правительство согласилось, удовлетворившись всего лишь восстановлением на КВЖД прежнего статус-кво.
В связи с внешней опасностью в 1929 г. была воссоздана Военная комиссия Коминтерна, ликвидированная в 1925-м, усилилось финансирование зарубежных компартий. Для разных стран снова разрабатывались планы революционных выступлений, диверсий. Хотя в данном отношении определяющими были уже задачи не “мировой революции”, а обороны государства — в случае войны разрушать тыл вероятных противников. Но при этом СССР оставался отсталой страной, его уровень промышленного производства даже не дотягивал до 1914 г. — в то время как Запад в 1920-х переживал бурный промышленный рост. Индустриализацию требовалось вести во что бы ни стало. А непрекращающиеся продовольственные кризисы 1927, 1928,1929 гг убедили Сталина, что ее надо вести вместе с коллективизацией.
Кстати, коллективизация была изобретением не сталинским. Ее в разных формах с благословения Ленина пробовали проводить в 1918-19 гг. И при нэпе попытки не прекращались, необходимость ее признавали как “левые”, так и “правые”. Ее старались осуществлять в форме кооперативов, но результаты были плачевными. Кулаки и нэпманы подминали под себя кооперативы точно так же, как в 1990-х гг деляги будут подминать сельские “акционерные общества”. И Сталин взял для коллективизации ленинскую форму. Ту самую, которая была описана в одной из последних статей Владимира Ильича, “О кооперации”.
Между прочим, как ни парадоксально, М.С. Горбачев тоже будет использовать ее, подкрепляя цитатами перестроечные “реформы”. Но если не дергать отдельные цитаты, а внимательно прочитать всю работу, то станет ясно, что речь идет именно о коллективизации сельского хозяйства. По Ленину, должно осуществиться тотальное “кооперирование в достаточной степени широко и глубоко русского населения”. И “кооперативы”, которые он имел в виду, должны организовываться “на государственной земле при средствах производства, принадлежащих государству”, при “обеспечении руководства за пролетариатом по отношению к крестьянству” [96].
Сталин все это выполнил буквально. Только вместо названия “кооперация”, которое дискредитировало себя в период нэпа, он использовал слово “коллективизация”, хотя в принципе это синонимы. Вот и строились планы “широко и глубоко”. И указания насчет средств производства, принадлежащих государству, пришлись очень кстати. Тракторов-то было мало, на все колхозы их не могло хватить. И задача решалась путем создания государственных машинно-тракторных станций (МТС), способных обслуживать по несколько колхозов.
Но, кроме Ленина, у Сталина в это время появляется еще один пример для подражания. Петр I. Конечно, не реальный Петр, больше наломавший, чем создавший, а тот идеализированный образ, который культивировался среди русского дворянства и интеллигенции: великий реформатор, “вздыбивший” Русь, сумевший вывести ее из гипотетической “отсталости” на уровень европейских держав. Реформатор, преодолевавший сопротивление оппозиции (что Сталину было близко). И не считавшийся ради достижения цели ни с какими трудностями подданных — иначе погибнет государство…
Сам ли Сталин обратился к этой фигуре? Или подсказали? В любом случае, для большевистского государства 1920-х гг обращение к образу царя, каким бы он ни был, являлось очень смелым. Впервые имя Петра прозвучало на пленуме ЦК в ноябре 1928 г. Сталин назвал его в одном ряду с Лениным и, ссылаясь на них, указывал — надо “догнать и перегнать передовые капиталистические страны в технико-экономическом отношении”, лишь в этом случае Советский Союз выйдет из экономической зависимости от них и сможет построить социализм. Летом 1929 г. нэп стал сворачиваться. Прикрывались частные предприятия и торговля, была узаконена принудительная продажа крестьянами “излишков” продукции, вводилась карточная система.