Укрыв Ангела, сажусь на соседний шезлонг. Курю, глядя на море, и думаю. Что я буду делать дальше – пока непонятно. Отметаю мысль о том, что лучше всего защитит Ангела только ее отец. Я не могу отдать ему ее, Полкан спрячет мою девочку, и, вполне возможно, я никогда больше ее не увижу. К себе тоже не могу привести. Отцу плевать, что я там чувствую к ней. Он просто закинет ее в жернова.
Когда на улице окончательно темнеет, поднимаю Гелю на руки и заношу в спальню. Укладываю на кровать, убираю с лица растрепавшиеся волосы и укрываю пледом. Сажусь на край кровати и смотрю на своего Ангела в свете луны, пробивающемся через большие окна.
– Что будет дальше? – внезапно спрашивает Геля охрипшим голосом и приоткрывает опухшие веки. Смотрит так, что хочется попросить ее снова злиться на меня и выкрикивать проклятия. Потому что этот уязвимый, полный боли взгляд распарывает мои внутренности.
– Пока не знаю, – качаю головой и, сдавшись, отвожу взгляд. Не могу сейчас смотреть ей в глаза. – Завтра выясним.
Встав, наклоняюсь и целую ее в висок, задержавшись губами на коже на секунду дольше, а потом, не глядя на Ангела, выхожу из спальни. Теперь мне надо побыть одному и подумать. Только уже не о том, как каждому из нас больно, а о том, что делать со всей этой поебенью, творящейся в нашей жизни.
Глава 52
Демон
Пролежав в гостиной примерно час, возвращаюсь в спальню. Помню, что Ангел просила о пространстве, но сейчас не могу не касаться ее. Такое ощущение, что, как только я выпускаю ее из рук, она подвергается еще большему риску. Херня, знаю, и все равно так чувствую.
Ложусь позади Гели и обнимаю ее. Она разворачивается в моих объятиях и жмется теснее. В комнате холодно, так что я набрасываю на нас еще и покрывало, болтающееся в изножье. Не хочу сейчас тревожить Ангела, чтобы забраться вместе с ней под одеяло.
Я дрейфую на грани сна и реальности, пока в моей голове одна за другой строятся схемы выхода из сложившейся ситуации. Раньше я воспринимал фразу “И овцы целы, и волки сыты” не так остро, как сейчас, когда в голову приходит новая концовка, которую постоянно озвучивает Герман: “И овцы целы, и волки сыты, и пастуху вечная память”. Так кто же будет этим пастухом, а? Как сделать так, чтобы в наших семьях больше не было жертв?
В голове тут же всплывают воспоминания двухлетней давности. То, как мама плакала над гробом Ильи. Как я давал обещание, держа холодную руку брата. Как проклинал всех, в ком течет кровь Полкана. И что сейчас? Это, блядь, наказание какое-то?! Карма?! Как могло случиться, что я влюбился в дочь кровного врага?!
Приоткрываю глаза и смотрю на Ангела. В темноте ее лица практически не видно, только очертания. Глажу по скуле тыльной стороной пальцев.
– Мы обязательно справимся с этим, Ангел, – шепчу и, прижав ее голову к себе, целую в лоб. – Вместе справимся. Ты только не убегай от меня. Без тебя все это не имеет смысла. Ничего без тебя не имеет смысла.
Она ничего не отвечает, только тяжело и судорожно вздыхает, слегка дернувшись во сне. Бережно прижимаю к себе свою хрупкую статуэточку, задумавшись, сколько раз еще мне предстоит ее склеивать.
Не заметив, как это случилось, засыпаю, окутанный нежным запахом моего Ангела. А просыпаюсь утром, когда свет брезжит в окно, и чувствую на себе взгляд. Приоткрываю глаза, сталкиваясь со взглядом Ангелины. Она смотрит внимательно, слегка хмурясь.
– Доброе утро, – произношу и притягиваю Ангела ближе.
Она не сопротивляется и не пытается оттолкнуть. Наоборот, льнет так, будто я ее личный островок безопасности.
– Как спалось? – спрашиваю и целую в макушку.
– Нормально.
Не могу удержать руки. Они блуждают по ее волосам, спине, провожу кончиками пальцев по затылку Гели, чувствуя, как под ними пробуждаются мурашки. Закрываю глаза, и мы снова уплываем в сон.