Весь мир знает, что Америка любит выборы. Это действительно так. Американцы считают, что сменяемость власти — один из главных принципов успеха. Тут важна даже не сама по себе сменяемость, а право народа на эту сменяемость, с сильными и жесткими временными ограничениями для высших чиновников. По поводу того, кто станет, например, местным шерифом или начальником школьного округа, страсти кипят нешуточные. Не меньшие, чем за место в Белом доме. Идет постоянная борьба по поводу того, как будут распределяться местные бюджеты, какие зарплаты будут получать местные учителя и полицейские, какие объекты инфраструктуры надо строить, как организовать полицию, кто будет выбран главой полицейского управления городка или деревни и т. д. Неустанно ищутся компромиссы. На местном уровне активно действует свыше 250 официальных партий, вернее сказать — политических организаций, которые борются за власть. Чем выше поднимаешься по американской политической лестнице, тем меньше этих организаций становится.

Если честно, американцам практически все равно, кто будет президентом. Всё, что касается выборов, для них сродни Олимпиаде: очень здорово и увлекательно смотреть финал, горячо болеть за того или иного спортсмена (то есть политика), размахивать флагами и скандировать хором призывы в его поддержку. Однако в сухом остатке все понимают, что так или иначе, но это в любом случае будет наш, американский, победитель. Простые люди не отслеживают, с кем он встретился, где выступил и уж тем более какие международные переговоры провел. Деятельность президента — не тема для досужих разговоров в барах и на кухнях. Эффективность его работы измеряется в США исключительно размерами налогов и зарплат, количеством рабочих мест, уровнем жизненного комфорта и тому подобными, всем понятными показателями. Провинциальная Америка очень далека от столичных разборок. Дональд Трамп стал в свое время в этом смысле заметным исключением — подобно лишь нескольким президентам в истории страны. Яркий, харизматичный гений самопиара и рекламы, занявший Овальный кабинет Белого дома, он вызвал необычайный интерес у подавляющего большинства американцев, и это было нетипично. Справедливости ради надо отметить, что Трамп был популярен задолго до того, как стал президентом. В этом отношении он напоминает Рональда Рейгана, который тоже пробуждал яркие, но противоречивые эмоции у американцев еще до своего президентства. А потом тоже, по сути, расколол общество, уже занимая высший пост в государстве. Хотя, на мой взгляд, Трамп переплюнул Рейгана, у которого не имелось аккаунтов в социальных сетях, да и нарциссизма было на порядок меньше.

Иными словами, в стране, которая ежедневно создает мировых знаменитостей, президент — главная знаменитость, предназначенная для внешнего мира. И не надо требовать от американского президента больше того, что он может сделать. Американцы шутят, что работа президента США — самая опасная из всех работ. Джо Байден является, как известно, 46-м президентом Америки. Четыре ее президента были убиты: Абрахам Линкольн, Джон Кеннеди, Джеймс Гарфилд и Уильям Мак-Кинли. Еще четверо умерли естественной смертью во время своего президентского срока: Уильям Гаррисон, Закари Тейлор, Уоррен Гардинг и Франклин Рузвельт. Таким образом, смертность составляет почти 18 %, то есть практически каждый пятый президент США умер, что называется, на работе. В какой другой профессии такая смертность? Так или иначе, но президент США — американская знаменитость для мира, но знаменитость особого рода. Отнюдь не объект для любви и обожания со стороны политических фанатов из разных стран. В свое время, когда Америка была влюблена в Михаила Горбачева, американцы не раз мне признавались, что если бы иностранцы так относились к их собственному президенту, то его ни за что не переизбрали бы. Жителям США не очень нравится, если их президента любят иностранцы. Американцы считают, что, если их политики пользуются популярностью за рубежом, это значит, что они недостаточно жестко отстаивают свои национальные интересы — и их надо гнать из политической сферы. Рейтинг хозяина Белого дома снижается, когда в России или, скажем, в Китае пишут о нем что-нибудь позитивное. Это даже ставится ему в вину: вот смотрите, русские (китайцы) относятся к вам положительно. Дональд Трамп тоже отчасти стал жертвой такого отношения. И наоборот: чем больше в мире не любят американского президента, тем большим уважением он пользуется внутри страны.

Сделаю небольшое историческое отступление. Мне кажется, что самой яркой точкой в российско-американских отношениях стал первый в истории визит советского руководителя Никиты Хрущева в США в 1959 году. По нынешним временам он был невероятно продолжительным — целых 12 дней (с 15 по 28 сентября). Вспоминают ли об этом в США? Да, его хорошо помнят. Уже осталось мало непосредственных свидетелей визита, но фамилия Хрущева и то впечатление, которое визит коммунистического лидера произвел на американцев, все еще живы в народной памяти. Этот визит стал переломным во многих отношениях как для Америки, так и для всего мира. У меня, кстати, есть собственная теория: чем проще американцам запомнить фамилию иностранного лидера, тем большей медийной и народной популярностью он будет пользоваться в их стране. Фамилию Михаила Горбачева американцы запомнили с ходу. «Горби» повезло с легко читаемой на латинице фамилией. А вот у Черномырдина или Жириновского шансов было гораздо меньше. Произнести, а тем более написать их фамилию американцу очень сложно. Никита Хрущев в данном случае является редким исключением из правила. Его фамилию трудно написать (тем более что это можно сделать несколькими способами) и трудно запомнить, она непривычно звучит для американского уха. Тем не менее его помнят. Не только потому, что он был первым, но и потому, что явил миру апофеоз классической публичной дипломатии, которой уже нет и никогда больше не будет.

Визит Никиты, как его называли простые американцы, продемонстрировал переход от классической дипломатии к дипломатии пиара, что было ново шесть десятилетий назад. Теперь же все, что делается в области публичной и непубличной дипломатии, — это в значительной степени пиар. Классические дипломаты, на мой взгляд, вообще потерялись в том, что сегодня происходит в международных отношениях. В российско-американских отношениях это началось именно с далекого 1959 года — даже с того, насколько широко этот визит показывали по телевидению. По сути дела, обе стороны пиарили себя и, как бы сейчас сказали, «троллили» друг друга по полной программе. Никаких дипломатических правил, заумных разговоров, подписания кипы соглашений. Но политический эффект был колоссальный. Благодаря этому визиту стало понятно, что подобные шаги могут оказать большее влияние на мир и на общественное мнение, чем заключение каких-то договоров. Хрущев сильно изменил представление американцев и о Советском Союзе, и о себе, и о коммунизме. Надо отдать ему должное, он выиграл практически все словесные перепалки с американскими журналистами, которые, естественно, воспринимали его как противника и увлеченно пытались поставить в тупик. В свою очередь, Хрущев произвел на всех впечатление раскрепощенного, остроумного человека, который за словом в карман не полезет и готов переспорить любого американского политика и журналиста. Он нутром чувствовал формат программ и очень талантливо играл свою роль, что отмечают практически все историки с обеих сторон. Откуда у него такое умение, никому не известно. Думаю, это был природный талант. Как бы то ни было, Хрущев блестяще сыграл свою роль.

А ведь это был период, когда и американцы, и советские граждане были уверены в неизбежности войны между США и СССР. После союзничества во Второй мировой в отношениях двух государств наступило резкое похолодание. В 1957 году Советский Союз испытал первую баллистическую межконтинентальную ракету. Для Америки это была катастрофа, обрушившая все ее представления о монопольной безопасности. Американцы-то считали, что у них все под контролем, — и вдруг они поняли, что эта ракета может нанести удар по их городам, пролетев на высоте, недосягаемой для их тогдашней противовоздушной обороны. Впрочем, страх ощущался и в Советском Союзе. Обе стороны готовились к ядерной, химической, биологической и ко всем другим видам войн. На этом фоне визит Хрущева стал просто шоком, ударом по взаимной демонизации. В Америку прибыл не просто глава государства, а представитель враждебного коммунистического движения, руководитель страны, которая хочет уничтожить США, а вдобавок ко всему — человек из ближайшего окружения Сталина. К своему изумлению, американские граждане увидели перед собой не дьявола с рогами и копытами, а вполне нормального человека, и телевидение сыграло в этом огромную роль. Поскольку советские спецслужбы понятия не имели, как обеспечивать безопасность советского лидера на территории США, после долгих переговоров охранять Хрущева доверили американским службам. А он, в свою очередь, пытался скрыться от них, останавливая кортеж на улицах Нью-Йорка и убегая на незапланированные экскурсии, чем ставил спецслужбы в тупик, и это тоже очень понравилось простым американцам. Когда Хрущев ездил по Америке, американцы стояли на обочинах дорог с приветственными плакатами, многие из которых были написаны по-русски.

Безусловно, Хрущев увидел Америку такой, какой ему хотели ее показать американцы. А они, конечно же, стремились продемонстрировать советским людям, что Америка вырвалась вперед и живет гораздо лучше, чем СССР. Хрущеву демонстрировали холодильники и стиральные машины, электрические бритвы и столовые самообслуживания. Именно из этой поездки он привез идею хот-дога (то есть сосиски в тесте), гамбургера (то есть горячей котлеты между двумя кусочками хлеба), столовых самообслуживания, электрических бритв и многого другого. Укрепился в своей мысли о важности кукурузы как одного из основных сельскохозяйственных продуктов. Со своей стороны, Хрущев здорово сумел утереть нос американцам: он подарил президенту Дуайту Эйзенхауэру макет спутника (у Америки тогда еще не было своего спутника) и фотографию обратной стороны Луны. Он встречался со звездами Голливуда, на которых произвел благоприятное впечатление. Сохранились, в частности, воспоминания Мэрилин Монро, в которых она сообщает, что Хрущев оказался замечательным гостем. Некоторые американские знаменитости (например, Рональд Рейган) в силу своих политических взглядов уклонились от встречи с советским генсеком. Однако Хрущеву и Эйзенхауэру удалось тогда сделать главное: с помощью телевидения включить граждан своих стран в международные отношения.

Я убежден, что, не случись этого эффектного визита, Карибский кризис 1961 года мог бы закончиться гораздо хуже. Но Кеннеди, который к тому моменту стал президентом, понимал, что американское общество смотрит на Советский Союз и на Хрущева другими глазами. И американские «ястребы» уже не смогут объяснить кризис, просто демонизируя Хрущева, который всего за два года до этого ездил по Соединенным Штатам и очаровывал их жителей.

Через три десятилетия после этого знаменательного визита тогдашний вице-президент США и будущий президент Ричард Никсон прибыл в Москву. Я, в частности, встретился с ним на подмосковной даче в писательском поселке Переделкино, где жил тогда мой друг и наставник журналист Юрий Щекочихин. Мы выпили — по настоянию Никсона на брудершафт — по рюмке водки и побеседовали об истории и о том, что всех нас ждет впереди. Рассуждая о стратегическом улучшении отношений между двумя странами, Никсон слегка приобнял меня за плечи и произнес: «Мы, наше поколение, попробовали… Теперь ваша очередь показать, на что вы способны, Колъя». Большого оптимизма мы не проявили и согласились, что о таких визитах, как визит Хрущева, теперь можно будет только мечтать. Так оно и оказалось.

Но вернемся в настоящее. В нем постоянно возникает некоторый диссонанс: с одной стороны, американцы все время утверждают, что строили свою страну для себя, а не как образец для подражания, а с другой стороны, политические лидеры США при любом удобном случае транслируют мысль о том, что американская демократия является примером для других стран. Вот такая особая интровертность. Мол, нас не интересует, как вы живете, но мы хотели бы заставить вас жить по нашим советам. Американцы не видят в этом противоречия — напротив, они искренне не понимают, как можно не воспользоваться их «схемами» и «чертежами» при строительстве другого государства. Этакий политический прозелитизм, цель которого совсем не обязательно состоит в достижении собственной выгоды. Хотя, скажем откровенно, часто все-таки состоит. Особенно со стороны элиты. Однако простой американец, как правило, не думает об этом. Американцы в подавляющем большинстве верят, что отцы-основатели создали идеальную политическую систему, в которой ничего менять не надо, и постоянно сравнивают свое государство с конвейером. Мне, например, эту мысль первым сообщил бывший президент Джимми Картер. И неважно, говорил он, кто именно станет президентом: система, то есть конвейер, все равно будет успешно функционировать. Единственное условие — постоянная смена чиновников, обслуживающих этот конвейер.

Американцы всему миру предлагают, а то и откровенно навязывают свою модель государственного устройства, то есть свой конвейер. А дальше, мол, можете выпускать на нем то, что ваше национальное самосознание захочет: хотите — «Мерседес», а хотите — «Ладу» или «Ситроен». Тут у вас полная свобода и суверенитет. Главное — чтобы конвейер был американский. Аргумент, который приводят сторонники американского пути, звучит примерно так: «Мы решили все свои проблемы примерно за 200 лет. Мы нашли способ эффективно их решать. Если вы, ребята, справитесь со своими проблемами за такой же период времени, создав страну с нуля, то мы будем вам аплодировать. Но у вас-то веками ничего не получается». Американцы видят себя в роли своеобразных миссионеров, пропагандирующих успешную модель государственного устройства, а свою «почти совершенную государственность» считают одним из главных брендов США. В такой позиции, безусловно, очень много уязвимых мест — и, мне кажется, в последние годы в Америке стало расти осознание этой уязвимости.

Бизнес в Америке служит обязательным противовесом государственному аппарату, уравновешивая его власть своими финансовыми и креативными возможностями. Чиновники и властные структуры являются гарантом военной мощи, единства страны и безопасности граждан, а также выполнения социальных обязательств. В свою очередь, бизнес обеспечивает финансовую устойчивость, максимально эффективное в конкретных условиях вложение денег и творческий, в отличие от чиновничьего, подход к развитию. Таким образом, власть и бизнес в США являются сторонами, которые сотрудничают и конкурируют друг с другом, не давая друг другу монополизировать управление страной. Бизнес постоянно подрывает и даже коррумпирует государство, которое, в свою очередь, не дает бизнесу заполучить слишком большую долю внутреннего рынка, принимая один за другим антимонопольные законы и «играя» с налоговой системой.

Еще одна важная особенность американской системы — ее своеобразная внешнеполитическая элита, сильно оторванная от всей остальной Америки. По моим сугубо субъективным прикидкам, это примерно 20 000 человек — от политиков и дипломатов до экспертов и журналистов, пишущих на внешнеполитические темы. Эти люди, по сути, монополизировали внешнюю политику самой большой экономики мира, самой внушительной военной силы и самой продвинутой в технологическом плане страны. А поскольку рядовым американцам это не очень интересно, гражданское общество не особо вникает в подобные вопросы. Из многих тысяч НКО, фондов и неправительственных организаций внешней политикой занимаются считаные единицы. И расположены они, за редким исключением, в Вашингтоне или Нью-Йорке. Это большой минус политического устройства страны, который время от времени влечет за собой серьезные просчеты и ошибки, учитывая степень воздействия Америки на весь мир. Внешнеполитическая элита США мне частенько напоминает расширенный Отдел внешней политики в ЦК КПСС — та же оторванность от реальной жизни в стране и та же степень бесконтрольности. Обратите внимание: когда летом 2020 года Америку сотрясали многотысячные волнения, изредка переходившие в насилие и вандализм, ее внешняя политика не шелохнулась ни на дюйм. Она устойчивее и, если хотите, выше текущей политической конъюнктуры.

В Соединенных Штатах внутренняя и внешняя политика связаны не так, как в России. То, что происходит внутри страны (те же события 2020 года), мало влияет на внешнюю политику. А внешняя политика — за очень редкими исключениями — вообще никак не влияет на внутреннюю. Даже смена президентской власти в Вашингтоне — эпицентре внешней политики США — не меняет основной направленности, целей и методов этой политики. Могут и должны меняться — иногда существенно — тактические подходы и способы их практического воплощения, но не более. Системные изменения внешней политики Соединенных Штатов случаются крайне редко, национальные интересы сформулированы много десятилетий назад, они фундаментальны и стабильны. В их фундаментальности, кстати, отчасти заложен и риск стагнации, что периодически проявляется в политике США — в том числе по отношению к России. Иными словами, внешнеполитическая элита, обладающая практически монопольным правом на защиту национальных интересов, оторвана от основной части американской элиты и не является объектом критического наблюдения со стороны гражданского общества.

Лично я считаю, что это большой минус политического устройства и культуры Америки — и столь же большая проблема. Ведь любая монополия — это прямой путь к неэффективности и ошибкам. У внешнеполитической элиты, естественно, имеются свои собственные узкие интересы, которые она постоянно пытается выдавать за национальные и реализовывать на деньги налогоплательщиков. Подавляющее большинство американцев нигде ничего строить или защищать не хотят. А вот у этой части элиты, безусловно, сильны настроения такого рода. Как в свое время заявил один из первых президентов США, американцы всегда будут защищать любой город — независимо от того, хотят ли жители этого города быть защищенными. Такова американская идеология: «Мы всегда будем делать именно то, что считаем нужным, как бы вы к этому ни относились».

Впрочем, ошибок и просчетов в политике Соединенных Штатов могло бы быть гораздо больше. Отчасти спасает то, что в самой Америке критикуют Америку больше, чем где бы то ни было в мире, к тому же более резко и откровенно. Особенно политическое руководство. Быть американским политиком можно только при одном условии: нужно обладать очень толстой кожей и феноменальной невосприимчивостью к оскорблениям, шуточкам и критике, которые сыплются со всех сторон практически круглосуточно. Многих ошибок помогают избежать активность политической оппозиции и постоянная сменяемость власти, то есть наличие мощного политического «адвоката дьявола», без устали держащего эту власть в тонусе. И наконец, децентрализация власти, где Вашингтон предстает лишь как один из ее многочисленных центров, тоже служит неплохой «защитой от дурака».