Федору Солонову очень хотелось в это поверить. Что «Россия не допустит», что «Россия поднимется» — но, увы, что он видел сам вокруг, уверенности этой никак не способствовало.

Рабочие сбиваются в дружины, и никто им не противостоит. Обыватели попрятались, а модный поэт, говорят, уже написал пророческое «запирайте этажи — нынче будут грабежи». Купцы, их работники, дюжие, крепкие, ремесленный люд, хорошо зарабатывавший, заполнявший храмы, искренне, как казалось Федору, любивший Государя, неложно Ему преданный — где он?

И не мог кадет-вице-фельдфебель, чьи пули уже нашли не одну живую мишень, не мог не признать — что громадному большинству народа всё это глубоко безразлично, пока не грабят их самих. Но даже и тогда мало кто из них додумается объединиться хотя б с ближними соседями, отбиваться от погромщиков на узких питерских лестницах, где один молодец с дубиной остановит целую орду; нет, все попрятались, носа никто не высунет…

А Две Мишени продолжал меж тем говорить:

— Что Государь бежал, скрылся — не верю. Не верю, Федор, не могу поверить! Не таков Он. С гвардией бы пошёл, на баррикады бы поднялся. Перед войсками бы появился. Нет, не всё тут так просто…

— Государя верные могли на баррикады и не допустить, — осторожно возразил Федор.

— Могли. Но не в храм. Не на площадь, не на Невский. Государь нашёл бы способ обратиться к людям.

Тут приходилось признать, что полковник прав.

— И потому, — еле слышно закончил Аристов, — полагаю, Федор, что Государя они-таки схватили и держат где-то здесь. Держат и наверняка пытаются добиться отречения. Отречение по всем правилам им очень, очень поможет. Впрочем, они, похоже, уже готовы обойтись и без него.

— Но убить Его… — глухо проговорил Федор, внутренне содрогаясь.

Две Мишени мрачно кивнул, явно вспомнив то же самое из другого потока.

— Могут. Но для этих подобное пока ещё — крайнее средство.

— Но как узнать?

— Есть мысль, кадет-вице-фельдфебель. И тут нам может помочь тот самый Петросовет…

— Слышал я их только что, господин полковник…

— Я тоже, хоть и краем уха. Эти куда больше похожи на тех… оттуда. Просто почти неотличимы.

— «Старик» иной…

— Иной, насколько я понял. Но точно так же ненавидят русскую монархию и всё, что она выражает. И вот они-то могут как раз и хотеть самых «радикальных мер», как это у них зовется. И вот тут-то и надо… постараться, Федор. Пойду потолкую с тамошними — и полковник вдруг сбросил шинель, где на золотых погонах красовался серебряный вензель «АIII» затейливой славянской вязью. — Где-то тут валялось что-то подходящее…

Подходящим оказалась замызганная тужурка, какую в Александровском корпусе не надели бы даже на земляные работы.

— Вот и отлично, — весело бросил Две Мишени, напоказ вешая через плечо тяжеленую деревянную кобуру с маузером, и пряча в карман плоский браунинг.