— Здорово, — выдохнул Федя. Нет, нельзя, нельзя никому ничего говорить. Пете — тем более.

Он забрался на свою кровать, лёг, замер. Перед глазами застыла, упрямо отказываясь уходить, одна и та же картина — завалившийся в сугроб Илья Андреевич, его тяжёлая шуба, свалившаяся с головы шапка, беспомощно откинутая рука; Федю трясло, с каждой минутой всё сильнее, и немота начинала жечь, словно раскалённый металл.

И сейчас он последними словами проклинал себя, что так и не задал Илье Андреевичу самый простой и главный вопрос — «вы ведь из будущего, да?» Отчего-то это казалось сейчас безумно важным, в памяти внезапно всплыло лицо той самой Юльки из 1972-ого, а за её спиной — весь этот удивительный мир, куда они едва-едва заглянули; а теперь, чувствовал Федор, эти двери закрываются навсегда.

И дико, дико несправедливо было, что кто-то покусился на Илью Андреевича, который денно и нощно строил в своём кабинете… что? Ясное дело, не сомневался сейчас Федор, новую машину времени взамен загадочно исчезнувшей старой!

Всё, всё погибало — а самое главное, душа Ильи Андреевича!.. Вдруг вспомнились слова отца Корнилия, как в Маньчжурии солдаты перед боем причащались и исповедовались, а он, полковой священник, отпускал им грехи вольные и невольные…

— Федь? Федя, ты чего? Вставай, на ужин уже сейчас просигналят!

Что? Ужин?.. Зачем ужин, какой ещё ужин?..

— Вставай, вставай, пошли! Константин Сергеевич вернулись, будут про государев смотр говорить сегодня!..

Слова Пети Ниткина доносились словно из дальней, очень дальней дали, из иного мира; мира, что упрямо не хотел отпускать кадета Федора Солонова.

Кадет Федор Солонов кое-как сполз с кровати. Машинально одёрнул покрывало — валяться, мягко говоря, не приветствовалось.

Одёрнул — и потащился следом за другом, повторяя и повторяя про себя:

«Досто́йно есть я́ко вои́стину блажи́ти Тя, Богоро́дицу, Присноблаже́нную и Пренепоро́чную и Ма́терь Бо́га на́шего…»

Вокруг шумел корпус, пробегали озабоченные кадеты, форся, промаршировала «вражеская» шестая рота, не преминув отпустить какие-то шуточки-дразнилки; Федор ничего не замечал.

«…Честне́йшую Херуви́м и сла́внейшую без сравне́ния Серафи́м, без истле́ния Бо́га Сло́ва ро́ждшую, су́щую Богоро́дицу, Тя велича́ем…»

Матерь Божия, Приснодева, помоли Его за нас, грешных…