Аркадина
Еще один пример – Аркадина в «Чайке». Когда брат просит у нее денег, она отвечает: «Я актриса, а не банкирша». Это дает нам ключ к анти-Аркадиной, которая, действительно, банкирша, а не актриса. Ее сын Треплев не раз говорит, что она никудышная артистка, и сообщает нам, что у нее на счету в одесском банке семьдесят тысяч рублей. Слова Треплева подтверждают, что мы верно угадали природу анти-Аркадиной. Повторим, речь не идет об истинной Аркадиной, мы говорим о той Аркадиной, которой боится оказаться сама Аркадина, та Аркадина, которая дает слугам рубль на чай с указанием разделить эту сумму на всех. Но есть и другая Аркадина – непосредственная и добрая, та, что когда-то давно, будучи сама бедна, искренне помогла соседке и не помнит этого.
Подытожим: моя идентичность – это не «кто я». Но моя антиидентичность тоже не «кто я». Мы только знаем, что, рассматриваемые вместе, идентичность и антиидентичность довольно много говорят нам о надеждах и страхах человека, как сознательных, так и бессознательных.
Полезное динамо
Можно пойти еще дальше и предположить, что каждый из нас тратит максимум энергии на поощрение идентичности и подавление анти-идентичности. Для самого человека эта война противоположностей носит кровавый и изнурительный характер; но артисту постоянное поощрение одного и подавление противоположного помогает высвободить массу энергии воображения.
В ходе невидимой работы Ирине полезно рассмотреть не только Джульетту, но и анти-Джульетту. У всех нас есть идентичность и равная этой идентичности противоположная антиидентичность. Обе не являются истиной, но обе, если рассматривать их вместе, могут помочь активизировать воображение артиста.
Джульетта и идентичность
Интересно, что Джульетта буквально одержима идентичностью. Она начинает сцену животрепещущим вопросом, настолько знаменитым, что мы его уже почти не слышим. Джульетта внезапно осознает, что идентичность – штука субъективная.
Весь отрывок герои одержимы идентичностью и пытаются разорвать ее оковы. Джульетта выражает готовность изменить свою идентичность, умоляет Ромео изменить его идентичность, и в ответ Ромео предлагает ей окрестить его вновь.
Возможно, Джульетта видит Ромео, который рабски подчиняется отцу? «Покинь отца» созвучно неоднозначному приказу Христа, напоминающему нам, что, пока мы не оставим родителей, мы не можем вступить в жизнь. Получается, для этого нужно разрушить данные нам идентичности? Если Ромео слишком слаб, Джульетта готова сама отречься от семьи и спасти их обоих. Произнося монолог «Что в имени?», девушка делится с Ромео вселенской тайной, разгадка которой пришла Джульетте в голову этой ночью.
Отступление: структура идентичности
То, как мы себя видим, составляется из парных противоположностей. Совершить добрый поступок – это одно. Совсем другое – сделать из этого вывод «значит, я добрый». Как только я провозглашаю себя добрым человеком, я начинаю бороться с настолько же сильным подозрением, что я, возможно, жестокий человек. Сказать: «Я играю» – одно. Сказать: «Я актер» – совсем другое. Я не могу сказать «Я актер», не подразумевая вероятности того, что «Я не актер».
Так же как нет дня без ночи, нет чести без стыда и нет жизни без смерти, так же невозможно однозначно охарактеризовать себя или другого человека, не подразумевая при этом наличие, фактическое или возможное, прямо противоположного качества.
Актеру полезно представлять, что циник и идеалист – это один и тот же человек, равно как святой и грешник, счастливец и неудачник, умник и глупец, ангел и дьявол и так далее.
Подавление одной идентичности и продвижение другой в реальной жизни забирают почти все наши силы, но анализ этой динамики может помочь актеру высвободить огромное количество столь необходимой ему энергии.
Отступление: сентиментальность
Существует старая и полезная театральная аксиома, что играть надо не персонаж, играть надо ситуацию. Когда вы играете хулигана, вы не можете сыграть хулигана, вы можете сыграть только ситуацию, в которой он оказался. Сыграть скрытую половину его идентичности – что где-то в глубине души он трус – тоже не удастся.
Так как же артисту передать суть персонажа, суть хулигана? В ответ могу только сказать, что нам не дано «передать» ничью «суть».
Пытаясь выразить чью-то суть, мы поддаемся сентиментальности. Сентиментальность – нежелание признавать неоднозначность явлений. Уверенность сентиментальна. Мы сентиментальны не только тогда, когда чему-то умиляемся. Мы также сентиментальны, ужасаясь чему-либо. Утверждение, что раса или народ могут быть хороши или плохи, – это сентиментальное утверждение. У подобных обобщений бывают чудовищные последствия; сентиментальность – на самом деле пугающая штука.
Мы сентиментальны, считая тот или иной персонаж доброй душой, например Анфису в «Трех сестрах», и мы точно так же сентиментальны, считая другой персонаж злодеем, например Ричарда Третьего. Действия этих персонажей, естественно, вполне могут быть и добрыми, и злодейскими, и теми и другими вместе.