Альтхайм и Штиль склонны считать, что Эзана действительно владел частью Красноморского побережья Южной Аравии[138].
Эзана был последним царем, писавшим свой титул с «этническим прозвищем». На поздних монетах Эзаны и его преемников «этническое прозвище» заменено «демагогической формулой». Она встречается и в надписях Эзаны. В билингве появляется первый зачаток «демагогической формулы»: царь демонстративно выражает заботу о славе своего города. В надписи о походе в Нубию есть фраза, еще более похожая на «демагогические формулы» монет: «Мои народы пользуются справедливостью и правом, и нет на них тягот!»[139]. Очевидно, Эзана весьма заботится если не о народе, то о популярности у народа.
Вместе с тем исчезновение «этнического прозвища» говорит об отказе от какого-то пережитка первобытно-общинного строя, может быть, от остатков народовластия.
Неясно отношение Эзаны к языческому жречеству. В обеих эфиопских текстах билингвы говорится о дарении богу Махрему участка земли[140]; все тексты билингвы говорят о дарении богам золотой, серебряной и трех брошовых статуй[141]. Вероятно, это были гигантские бронзовые статуи высотой до 5 м, основание одной из которых было открыто немецкой Аксумской экспедицией[142]. Между тем покровительство монотеистическим религиям должно было подорвать влияние старого языческого жречества, тесно связанного с феодализующейся родовой знатью. Может быть, здесь налицо различия в политике Эзаны по отношению к старой знати в равные периоды его царствования?
Надпись о походе в Нубию свидетельствует также о сдвиге в религиозных представлениях царя, причем этот сдвиг представляется одним из этапов в его религиозных исканиях.
Две надписи Эзаны[143] посвящены Махрему, племенному и династическому богу аксумитов; другие две[144] — триаде земледельческих богов: Астар, Бехер и Медр. Возможно, это говорит о попытке расширить рамки официального культа. Наконец, надпись о походе в Нубию свидетельствует о дальнейшей реформе официальной религии.
Эта надпись определенно монотеистическая. В ней 12 раз упомянут единый бог, названный «Господом Небес», «Господом Земли» и «Господом Всего». Он «всем Вечность», «совершеннейший», «непобедимый». Именно благодаря ему аксумиты и царь совершают победы, его они благодарят за поражение врагов, уничтожение нубийских мужчин и женщин, угон в рабство оставшихся в живых, за богатую добычу и благополучное возвращение. Создается впечатление, что автор надписи старается настойчиво внушить читателям, что всеми успехами Аксума они обязаны единому богу. Это не что иное, как пропаганда новой религиозной идеи, идеи монотеизма. В то же время это пропаганда царской власти. Эзана заявляет, что единый и непобедимый бог сделал его царем, побеждает его врагов и оказывает царю постоянное и всесильное покровительство. «Да укрепит Господь Небес мое царство!» — вот единственное пожелание Эзаны. Бог покровительствует и «народам», или общинам, Аксума, но делает это через царя. Царь выступает наместником бога на земле, но не всякий царь, а только царь Аксума. Правда, по представлениям аксумитов и других африканских подданных Эзаны царь был живым богом, воплощением солнечного или солнечно-лунного божества; но он оставался одним из многих богов, в том числе богов-царей, не обязательно самым могущественным. Роль наместника единого и всемогущего бога представлялась гораздо значительнее. Поэтому введение монотеистического культа вело к невиданному прежде усилению аксумской монархии.
Что представляла собой эта монотеистическая религия Эзаны? До 1914 г. все исследователи называли эту последнюю надпись христианской. Тураев первым заметил, что она просто монотеистическая, но не обязательно христианская[145]. К сходному выводу пришел Литтман[146], а также Доресс[147]. По моему мнению, она определенно не христианская. Во-первых, кроме признания единства и всемогущества бога, в его образе нет ничего христианского. Не упомянуты ни Троица, ни Христос, ни Мария. Во-вторых, этот единый бог, как правильно заметил Литтман, сохраняет много черт Махрема, национального и династического бога аксумитов, а также Астера[148]. Как и языческим богам, Эзана посвящает ему два трона: в Мероэ и в Шадо, близ Аксума. Но это уже не прежний Махрем, да он и не назван Махремом. Это бог неопределенно-монотеистической религии, в которой растворяются и христианство, и иудейство, и все другие монотеистические культы. Этот же бог фигурирует и в надписи аксумита Абрехи из Вади-Мених, и в некоторых южноаравийских надписях IV–VI вв.; в довершение сходства в надписи Абрехи он назван «Господом Высоких Небес», а во многих южноаравийских надписях — «Господом Небес и Земли».
Новая религия обязана своей идеей существовавшим тогда мировым религиям и монотеизму соседней Аравии[149]. Но в утверждении и пропаганде нового культа видна воля царя. Можно говорить о первой «монотеистической реформе» в Эфиопии. Впрочем, эта религия не укоренилась; она послужила лишь переходной стадией к полной победе христианства. Сам Эзана к концу жизни если и не стал христианином, то был весьма близок к этому. На его поздних монетах появляется знак креста вместо солнечно-лунного символа. Известно, что Эзана покровительствовал христианам, и римский император обращался к нему, словно к единоверцу (см. ниже).
Распространение христианства в Эфиопии не приняло форму единовременного акта или принудительного массового крещения. Оно происходило постепенно и добровольно в течение всего периода расцвета Аксума. В этом сказался прежде всего известный «демократизм» аксумского общества с еще живыми и достаточно сильными традициями первобытно-общинного строя.
К середине IV в. христианство стало подлинно мировой религией. Вся Римская империя была почти полностью христианизирована; христианство было признано официально и получило поддержку государственной власти. К этому времени оно проникает и за пределы империи: к северным и южным арабам, в Персию и даже Южную Индию. В Эфиопии христиане могли появиться еще до середины IV в., однако сведений о них не сохранилось[150]. При Эзане в Аксуме организуется христианская община, епископом которой стал Фрументий.
Несомненно, Фрументий — личность историческая. Его упоминают вполне достоверные документы: «Апология императора Констанция» Афанасия, письмо императора Констанция II к Эзане, а также «Церковная история» его младшего современника Руфина Турранского.
Руфин следующим образом рассказывает о появлении Фрументия в Аксуме и его жизни в этой стране. Он и его брат Эдезий попали в плен к эфиопам и были подарены царю. Оба мальчика были учениками тирского философа Меропия. Царь сделал их своими слугами, причем Фрументию «поручил свою казну и переписку» (в этом нет ничего невероятного). После смерти царя наследником стал его малолетний сын. Фрументий и Эдезий получили свободу, но остались в Аксуме якобы по настойчивой просьбе царицы. Руфин утверждает, что Фрументий «взял в свои руки управление государством». На мой взгляд, это преувеличение. Возможно, что в качестве доверенного лица и советника царицы он приобрел значительную власть. Теперь он «принялся ревностно искать, нет ли среди римских купцов христиан. Им он хотел предоставить наибольшие преимущества и убедить собираться в определенных местах, где бы они могли отправлять богослужение по римскому обряду. Сам Фрументий поступал точно так же, воздействуя своим примером на других, а похвалами и милостями побуждал делать все необходимое, чтобы подготовить места для возведения божьих храмов и других целей, всячески заботясь о насаждении семян христианства». Иными словами, при нем началась пропаганда христианства среди местного населения. В Эфиопии появились «многочисленные христианские общины и были воздвигнуты храмы». Скорее всего, это преувеличение. Однако факт появления по крайней мере одной организованной христианской общины и строительства (или переоборудования из частного дома) по крайней мере одной церкви не вызывает сомнений. Вполне вероятно, что общин и церквей было не по одной, а по две-три, но не так много, как представлялось Руфину. Что касается версии эфиопского синаксаря, будто бы Фрументий воспитал юного царя в христианской вере[151], то это всего лишь домысел средневековых монахов.
После того как молодой царь вырос и мог самостоятельно решать государственные дела, Эдезий и Фрументий покинули Аксум и отправились в пределы империи. Руфин сообщает, что и царь, и царица-мать неоднократно упрашивали их остаться, особенно Фрументия, который намного превосходил своего брата способностями. Эдезий вернулся на родину в Тир, а Фрументий отправился в Александрию. Здесь он обратился к епископу Афанасию Великому с просьбой назначить в Аксум епископа; Афанасий рукоположил самого Фрументия и отправил его обратно в Эфиопию. В заключение Руфин сообщает, что все эти сведения он получил непосредственно от Эдезия Тирского, брата епископа Фрументия[152].
Руфин Турранский — лицо, заслуживающее доверия. С Эдезием он мог познакомиться в Тире. В Александрии Руфин был в дружеских отношениях с Афанасием Великим и людьми, лично знавшими Фрументия. Поэтому не может быть сомнения, что свои сведения он получил из первых рук. Правда, как показал Болотов, хронологические и географические координаты рассказа Руфина перепутаны, «но самый факт передан Руфином верно»[153]. До сих пор ни один исследователь не сомневался в достоверности основных сведений, сообщаемых Руфином. Его можно обвинить, помимо географической и хронологической путаницы, в преувеличении власти Фрументия и успехов христианской пропаганды; но в этом может быть и вина Эдезия. Все исторические и социальные условия рассказа вполне достоверны или правдоподобны и находят подтверждение в разнообразных по характеру источниках.
Мы можем следующим образом представить распространение христианства в Аксумском царстве. До середины IV в. в Эфиопию на более или менее длительный срок прибывали отдельные христиане из Римской империи и отчасти из других стран. Некоторые из них находились в рабстве; дорогих европейских и азиатских рабов могли держать только царь и высшая знать. Грамотным и развитым рабам-христианам нередко удавалось достичь немалого влияния. Один из них, Фрументий, попытался создать собственную религиозную общину и противопоставить ее родовым общинам своих соперников. Как приближенный царя, он мог использовать в своих целях экономические привилегии монархии и, по словам Руфина, действительно так поступал. Сначала Фрументий собрал христиан из числа римских подданных и вообще иностранцев, главным образом из числа купцов. Они охотно пошли на объединение, которое, хотя и таило известные политические опасности, несомненно, было в их экономических интересах. Так была заложена основа аксумской христианской общины. Вместе с купцами и путешественниками в общину вошли их крещеные рабы из числа африканцев вроде Абрехи, а также рабы-христиане, принадлежавшие аксумитам, вроде Эдезия и Фрументия. Община располагала значительными средствами, основную часть которых предоставили купцы. Она могла построить каменную церковь, роскошно украсить ее, учредить бесплатные трапезы после богослужений, материальную помощь бедным и пр. Это было началом широкой пропаганды христианства. Можно не сомневаться, что Фрументий использовал все свое влияние для того, чтобы привлечь к христианской общине и обратить в свою веру возможно большее число лиц. Неизвестно, поддержала ли его с самого начала аксумская знать, связанная традиционными родовыми и племенными культами. Но все отверженные, неполноправные и неимущие должны были, естественно, стремиться к вступлению в общину. Благодаря деятельности Фрументия христианские общины появились и в других городах, в том числе, конечно, в Адулисе, где было особенно много иностранцев. Теперь христианство стало реальной силой в Эфиопии, и к нему могли примкнуть отдельные представители аксумской знати вместе со своими родами. Царю нечего было опасаться своего доверенного раба, и он не препятствовал христианской пропаганде. При этом Фрументий и Эдезий были достаточно осторожны и благоразумны, как подчеркивает Руфин, чтобы не вызвать враждебности или подозрительности власть имущих. Распространившиеся среди образованных аксумитов неопределенно-монотеистические идеи создавали благоприятную почву для принятия христианской доктрины. Вскоре аксумский царь понял, какие политические выгоды несет ему новое учение; с этих пор христианская община могла рассчитывать на поддержку монархии.
Как рассказывает Руфин, Фрументий организовал аксумскую христианскую общину в начале царствования юного царя, которым мог быть лишь Эзана[154]; когда он был уже достаточно взрослым, Эдезий и Фрументий покинули Аксум. В Александрию Фрументий прибыл между 346 и 356 гг., ближе к последней дате. В это время он был рукоположен православным епископом Афанасием и вернулся в Эфиопию в качестве первого епископа Аксума. В 356 г. на православных начались новые гонения и Афанасий снова лишился епархии. Между 24 февраля 357 г. и 2 октября 358 г.[155] он пишет «Апологию» — обращение к Констанцию II, покровителю арианства, где, между прочим, говорит следующее: «Пойми, в третий раз до меня дошел слух, что пришли к аксумским повелителям письма, в которых просят их позаботиться об отослании оттуда Фрументия, епископа Аксума. Надлежало бы им также и меня выследить до самых границ варваров, чтобы препроводить к так называемым судебным протоколам префектов, а также подстрекать мирян и клириков предаваться арианской ереси»[156].
Чтобы ко времени написания «Апологии» слух о письмах мог дойти до Афанасия в третий раз, они должны были быть отправлены по крайней мере за год до этого, т. е. в 356 г. Афанасий говорит о «письмах», а не об одном письме, правильно или ошибочно считая, что в Аксум было направлено несколько дипломатических миссий. Нам известно только об одной из них (см. ниже). В доказательство Афанасий приводит в «Апологии» текст письма, исходящего от императора Констанция и адресованного правителям Аксума: Эзане ("Аιζανα) и его брату Сезане (Σαιζανα). В этом последнем нетрудно узнать брата царя — Ше"азану билингвы Эзаны[157]; в греческом тексте билингвы он назван Сеазаной (Σαιαζανας)[158]. Трудно сказать, Афанасий или секретарь Констанция исказили имя Ше"азана-Сеазана в Сезана, однако имя аксумского царя Эзаны передано с предельной для греческого языка точностью.
Суть письма — в требовании, обращенном к правителям Аксума, чтобы они примкнули к преследованию православных, предпринятому в то время императором. Афанасий поносился как богохульник и злодей, Фрументий — как его опасный пособник. Император выражает заботу о душах аксумитов: «…Надлежит опасаться, что он [Фрументий] с тех пор, как прибыл в Аксум, развращает вас кощунственными речами и не только смущает клир, препятствуя ему и богохульствуя, но и становится тем самым виновником порчи и погибели всего вашего народа»[159].
Констанций требует, чтобы Фрументий немедленно отправился в Египет и получил новое посвящение в епископский сан от арианских епископов. Никаких отговорок от аксумских правителей император не хочет и слышать. Письмо Констанция похоже на бестактное вмешательство в дела Аксумского царства, которое к тому же не могло быть подкреплено ни экономическим давлением, ни военной силой. Поражает высокомерный и требовательный тон письма.