Воспоминания о Зорге нахлынули с новой силой, когда однажды днем в лифте гостиницы “Новомосковская” Урсулу кто-то похлопал сзади по плечу и, обернувшись, она увидела сияющую Агнес Смедли. “Мы бросились друг к другу в объятия”, – писала Урсула. Агнес готовилась к возвращению в Китай. Урсула считала их встречу случайностью, но Агнес почти наверняка дали указание “столкнуться” с подругой, чтобы оценить ее успехи. Неудивительно, что их дружба так и не разгорелась вновь, однако вместе они побывали у Михаила Бородина, бывшего советника Сунь Ятсена, теперь издававшего англоязычную газету Moscow News. Осенью 1933 года ей и Агнес вручили билеты на торжественные мероприятия в честь Октябрьской революции на Красной площади. На этой ослепительной демонстрации советских мускулов, получившей известность как “Парад ста тысяч трико”[5], под одобрительным взглядом Сталина маршировала армия спортсменов, несущих ракетки, лодки, флаги и футбольные мячи. Агнес познакомила Урсулу с другими иностранными коммунистами, в том числе с венгром Лайошем Мадьяром, журналистом официальной газеты “Правда”, и Ван Мином, главным делегатом Китая в Коминтерне, который, по всей вероятности, стал виновником гибели Ху Епиня, мужа Дин Лин, в 1931 году, о чем Урсула не знала. “Среди учащихся нашей школы не было принято встречаться с таким количеством людей вне нашего коллектива”, – писала Урсула. Это звучало наивно и, возможно, намеренно: Агнес следила за ней; ее знакомили с именитыми иностранными коммунистами, чтобы укрепить ее лояльность, наблюдать за ее реакциями и не спускать с нее глаз. Она находилась на обучении – а также под наблюдением.

Урсула была занята, воодушевлена и здорова, как никогда. Но ее терзала тоска по маленькому сыну. Как оказалось, она почти не скучала по Руди, но разлука с Мишей была мучительна, и с каждым днем становилось все хуже и хуже. Об этой сокровенной боли и чувстве вины знала лишь Рене. Урсула могла пойти за группой детей, “лишь чтобы услышать их звонкие голоса”. “Моя неизбывная тоска по нему тянула ко всем детям, попадавшимся мне по пути. Когда я стояла у магазинов и видела стоящие на улице коляски, я понимала, как женщины крадут младенцев лишь для того, чтобы переодевать их, кормить, слышать, как те гулят”. Третий день рождения Миши наступил и прошел. Они не виделись уже семь месяцев. Урсула знала, что “никогда не сможет компенсировать эти утраченные месяцы”. Миша быстро рос за тысячу миль от нее, пока она собирала радиопередатчики в охраняемом лагере и дружила с людьми, чьи настоящие имена были ей неизвестны. Ее материнский долг состоял в том, чтобы быть с Мишей, но другой долг перевешивал. Бывало, она плакала среди ночи. Но никогда не допускала мысли все бросить.

Неделю спустя после Мишиного дня рождения Урсулу вызвали в Центр в Большой Знаменский переулок. Майор отметил ее успехи и внезапно сообщил ей: “Вас скоро направят на работу в Мукден, в Маньчжурию”.

Территория северо-востока Китая и Внутренней Монголии, известная как Маньчжурия, перенесла в 1931 году вторжение Японии, переименовавшей ее в Маньчжоу-го и установившей там прояпонское марионеточное правительство. Японские оккупанты боролись с масштабным китайским сопротивлением, состоявшим из гражданского ополчения, крестьянских отрядов, бандитских группировок и партизанских армий под названиями “Большие мечи” и “Общество красных копий”. Наиболее ожесточенные бунты устраивала подпольная коммунистическая сеть при поддержке Советского Союза, который рассматривал расширение японского могущества в Китае как угрозу. В Мукдене (ныне Шэньян) Урсуле было поручено наладить связи с партизанами-коммунистами, снабжать их материальной помощью и отправлять военные и другие разведданные в Москву по радиосвязи. “Политическая ситуация в Маньчжурии была очень интересной, – писала она с подчеркнутой невозмутимостью. – А Мукден был эпицентром”. Ситуация была еще и исключительно опасной. Власти в Китае ликвидировали тысячи мятежников-коммунистов, но они не могли сравниться с японской тайной военной полицией Кэмпэйтай – она отличалась жестокостью, расизмом и невероятной эффективностью. Это была важная миссия, свидетельствовавшая о высокой оценке, которую Урсула заслужила от своего начальства, но при исполнении она могла погибнуть. Урсула теперь была капитаном Красной армии, хотя никто не сообщал ей ни о повышении, ни о том, что у нее вообще имелось какое бы то ни было звание.

“Я без колебаний согласилась на это удивительное задание”, – писала она в дальнейшем. Следующие слова майора, однако, вернули ее к реальности.

– Работать вы будете не одна, с вами поедет товарищ, который будет нести всю ответственность за эту миссию. Для него важно, что вы уже знакомы с Китаем. Я бы предпочел отправить вас туда как супружескую пару.

На мгновение она лишилась дара речи.

– Не надо так удивляться, Эрнст – хороший товарищ, ему 29 лет, вы поладите.

– Это не обсуждается, – возмущалась она. – Нас с Руди в Шанхае все знают, и люди часто приезжают из Шанхая в Мукден. Официально считается, что я нахожусь в отпуске в Европе, поэтому я не могу заявиться внезапно с фальшивым паспортом под видом чьей-то жены. Это совершенно нереалистично, разве что я добьюсь развода с Руди, но и на это потребуется время.

К разводу она не была готова. Кроме того, она не была уверена, что ей по душе сама идея фиктивного брака.

– Что, если мы не поладим? Мы же будем длительное время связаны друг с другом в подпольной изоляции.

Майор ухмыльнулся.

– Работа в первую очередь. Дождитесь сперва встречи с ним. На следующий день ее инструктировал полковник Гайк Лазаревич Туманян, руководитель азиатского отдела.

Туманян был армянином “с продолговатым худым лицом, темными курчавыми волосами и темными глазами”, опытный большевик, доросший до высокого звания в Красной армии, несмотря на добродушный и мягкий характер. “Тумс” несколько лет проработал под прикрытием в Китае и в точности знал, чего он требует от Урсулы. “Вскоре я поняла, что имею дело с умным человеком, знатоком своего дела, который относится ко мне с доверием”, – писала она.

Туманян встретил ее с широкой улыбкой:

– Идея брака отпала, – сообщил он. – Как бы ни прискорбно это было для заинтересованного товарища.

Его смех был заразителен.

Полковник объяснил, что она должна вернуться в Шанхай, чтобы повидаться с Руди. Она говорила ему, что уедет на полгода, а отсутствовала уже семь месяцев. Там она должна подыскать себе подходящую работу в Мукдене для прикрытия, а потом отправиться в Маньчжурию с новым коллегой. Эрнст был моряком, выходцем из рабочего класса, сообщил ей Туманян, и опытным радистом.

У Урсулы остался еще один вопрос:

– Скажите, а он знает, что у меня есть сын? Кто-нибудь подумал о ребенке?