Книги

Аэросмит. Шум в моей башке вас беспокоит?

22
18
20
22
24
26
28
30

Вклад Калоднера в то, какой должна быть песня и что с ней должно стать, был устаревшим, но все равно эффективным. И у него были божественные инстинкты. А делал он вот что – говорил своим гнусавым писком: «Стивен, это здорово! Не надоедай нам, переходи к припеву. И это будет хит, если добавить мелодию». Что-то типа если дерево падает в лесу и никого нет рядом, оно издает звук? И будет ли этот хит синглом? Или если у мужчины есть свое мнение, но женщина его не слышит, оно все равно будет ошибочным? Да, это мне больше нравится.

Иногда Калоднер слышал разные припевы после того, как песни уже были написаны. Однажды, когда у нас закончились песни для Permanent Vacation, я схватил гитару и начал играть соло из St. John, которое тогда было пустой оболочкой, жаждущей наполнения. «Охуенно, – сказал Калоднер, – инстинкты тебя не подводят. Ты всегда пишешь лучшие песни под давлением».

Конечно же, меня бесило, что он так сказал, но это правда.

Я был в Ванкувере, один в гостиничном номере, грыз мебель, пытаясь придумать песни для Get a Grip. Джону Калоднеру не понравились слова песни Cryin’, и целый месяц стены моей комнаты были заклеены скотчем и обрывками бумаги – исписанной. Я переписывал текст этой песни, пока не проделал дыру в мозгу – три, четыре раза – и через месяц сказал: «В пизду! Я спою первую версию».

There was a timeWhen I was so brokenheartedLove wasn’t much of a friend of mineThe tables have turned, yeah’Cause me and them ways have partedThat kind of love was the killin’ kindNow listenAll I want is someone I can’t resistI know all I need to know by the way that I got kissedОднаждыУ меня было разбито сердцеЯ не особо дружил с любовьюВсе поменялось, даПотому что наши пути разошлись Такая любовь просто убивает А теперь слушай Я хочу лишь ту, перед кем не смогу устоять Я знаю все, что мне нужно знать, по тому, как меня целуют

Это первый куплет, и он рассказывает прекрасную историю.

И она так классно пелась. Вот что Калоднер не вписывал в свое уравнение: пе-ни-е. Он воспринимал все буквально, а я доносил смысл между нот. Он не понимал, что не так важно, что я, блядь, пою, если в песни нет драйва. Я накидывал дальше слова, которые могли бы взять за душу:

It’s down on meYeah I got to tell you one t It’s been on my mindGirl, I gotta sayWe’re partners in crimeYou got that certain somethingWhat you give to meTakes my breath awayNow the word out on the streetIs the devil’s in your kissIf our love goes up in flamesIt’s a fire I can’t resisthingЯ это чувствуюДа, я должен кое-что тебе сказатьЯ долго об этом думалДевочка, дай мне сказатьМы соучастники преступленияВ тебе есть что-то такоеОт того, что ты мне даешьУ меня сводит дыханиеА вокруг все говорятЧто самое ужасно – это твой поцелуйЕсли наша любовь загорится пламенемЯ не смогу сопротивляться этому огню

…но он искал значение и логику, которых не найти в этом куплете, потому что я пишу по-другому. Слова так хорошо сочетаются с мелодией, которую я сочинил, что это неоспоримо.

Он назвал меня безрассудным, и потом я всегда его этим попрекал. Что написали на стенах в метро… Джон, есть одно знаменитое высказывание Джорджа Бернарда Шоу, которое звучит как-то так: «Рассудительные люди приспосабливаются к ситуации. А безрассудные настаивают, чтобы окружающие видели мир их глазами, – исходя из этого, безрассудные сукины дети и являются катализаторами прогресса».

I was cryin’ when I met youNow I’m tryin’ to forget youLove is sweet miseryI was cryin’ just to get youNow I’m dyin’ ’cause I let youDo what you do – down on meNow there’s not even breathin’ roomBetween pleasure and painYeah you cry when we’re makin’ loveMust be one and the sameЯ плакал, когда встретил тебяА сейчас я пытаюсь тебя забытьЛюбовь – это сладкое несчастьеЯ до слез хотел тебя добитьсяА теперь умираю, потому что позволил тебеСделать то, что ты сделала со мнойТеперь мне даже не вдохнутьМежду удовольствием и больюДа, ты плакала, когда мы занимались любовьюВидимо, это одно и то же

Переосмыслением можно все испортить. Я хочу, чтобы мои стихи били – я не хочу, чтобы все было объяснимо, рационально, стерильно и гомогенизировано. Я пишу Deuces Are Wild («Безумные двойки»), а Калоднер, сраный нытик, говорит: «Что еще за двойки? Никто больше не играет в карты». Он был прав (тогда, ТВ-покер еще не успел поднять в 2000-х)… но когда я закончу с этими двойками, они превратятся во флеш-рояль. Я заставлю вас танцевать.

I love you ’cause your deuces are wild, girl,Yeah, a double shot at love is so fi-i-yine!I been lovin’ you since you was a child, girl,’cause you an’ me is two of a kind!Я люблю тебя, потому что у тебя безумные двойки, девочкаДа, двойная порция любви – это отли-и-ично!Я любил тебя с тех пор, как ты была ребенком, девочка,потому что мы с тобой уникальны!

Двойки тут ни при чем… вся суть в азартных играх как в метафоре любви, когда ты ставишь все на нынешний кон. Любовь, азарт, романтика, игра случая. И кстати, Deuces Are Wild написано сбоку самой быстрой машины в мире. Люди что, задаются вопросом: «А? Что это значит?» Да они и так знают: безумные двойки, быстрая тачка. И что? Если в комнату войдет голая девушка с татуировкой Е = mc 2 на сиськах, думаете, никто ее не захочет, раз не понимают, что на ней написано?

Сальери в фильме «Амадей» – вот же уебок! Знаете, кем он был на самом деле? A&R-менеджером Моцарта! Сальери – подхалим… который согласился с императором Иосифом II, а тот согласился с музыкальным постановщиком, что в опере Моцарта «слишком много нот». A&R-менеджеры, так они и говорят: «Начните с этого…», «Сыграем это тогда!». Критики тоже могут свести меня с ума.

Их манера все препарировать выводит меня из себя. Однако если ты открыт для критики, то можешь оказаться там, куда, возможно, не попал бы сам. Спасибо, Джон Калоднер, ты гений, и я тебя люблю… ни на ком платья не сидят лучше, чем на тебе, включая меня. Чувак, который выглядит, как бородатая дама.

Вы умеете петь? А танцевать? Тим Коллинз не мог хлопать в такт даже под страхом смерти – зато он спас от смерти нас.

Стоп! Я знаю, что люди скажут: Сальери был важным элементом – если бы Сальери не выбесил Моцарта, тот не написал бы свой «Реквием». И они будут правы. Когда кто-то говорил «ты не сможешь», я хотел петь еще громче! Потому что в этом все шестидесятые: ненависть к правилам, установкам, общепринятым нормам. Теперь все непонятно. Теперь повсюду лишь притворный мятеж, типа: «Я вам покажу! Я сделаю реалити-шоу и… насру на стол! Да! Так-то».

Если взять уродов, гениев, растерянных, Далтонов, великих немытых и сомневающихся, то их великое искусство не перечесть. И я, кстати, не утверждаю, что Aerosmith – это гребаная Сикстинская капелла. Хотя нет… великое искусство не создается по правилам. Теперь, в новых плеерах, айподах и других гаджетах, все клонированное, сертифицированное и выверенное. Нашествие роботов! Какой-то вселенский фильм ужасов, только вместо гигантских муравьев, истекающих ядерными соплями, повсюду профессионалы, юристы, врачи, психиатры – и A&R-менеджеры! – с их выученными, установленными реакциями и запасом ответов на каждое ебучее слово. Малоизвестный секрет? Прислушайтесь к тому, чего они не говорят, и сразу поймете, что они имеют в виду на самом деле. «Ну, понимаете, если бы я был в вашей ситуации, учитывая все параметры…», «С профессиональной точки зрения, если бы вы спросили мое мнение…». Захлопните входную дверь.

Мы наняли юристов, чтобы они советовали нам, как вести себя со сталкерами и как разговаривать с коллегами женского пола. Например, чего нельзя делать, если тебя преследует чокнутый фанат. С ним нельзя разговаривать. Но поскольку никто в группе и так не разговаривает с фанатами, в чем проблема?

– Просто не разговаривайте с этим человеком, если чувствуете, что он вас преследует, – вот что нам заявили. Спасибо – и пока!

– Сколько с нас, мистер Менеджер, сэр?

– Да всего лишь пятнадцать тысяч, чтобы снова привлечь к делу адвокатов.

Группа смотрит на меня и говорит: