– В каком смысле «в каком смысле»?

Зачем я ей рассказал? Потому что я ебаный придурок. Я знаю, что случилось. Я был на реабилитации, протрезвел, пытался быть честным и все такое. В клинике мне говорили: «Ну, вы должны ей сказать, но я вас не заставляю». Я их послушался. К сожалению.

Это все слово «но». Когда они добавили: «но я вас не заставляю», я сразу должен был все понять. Но – страшное слово. Оно всегда вам аукнется. Знаете, что говорил мой дядя о слове «но»? Это сокращение от «не определено». Так что когда ты говоришь «я ему не сказал, но…» – это значит, что ты все рассказал. А «я все сказал, но…» значит, что ты ничего не говорил.

Разве это не безумное совпадение – или судьба? – что моя бывшая жена Тереза была близняшкой, а теперь моя подружка – тоже близняшка? Хммм, может, это как-то связано с теми семилетками в хоре. Когда я был маленьким, при каждой встрече с близняшками я говорил: «Может, мы с твоей сестрой погуляем?» Кстати, если бы я сейчас был у Опры, то сказал бы: «У кого-нибудь из вас есть сестры-близнецы? Напишите завтра на мой сайт, дайте знать». А, да, я не пользуюсь электронной почтой.

Разумеется, учитывая мои пристрастия, я годами просил Терезу устроить тройничок с ее сестрой Лизой и получал за это по ушам. И Лизу я просил об этом не один раз! Но честно, вам не кажется, что у близняшек часто такое спрашивают? Это же такая тема, нет? Однажды я написал песню о Терезе и ее сестре. Она называется Push Comes to Shove. «Слушай сюда, детка, без сомнения, я говорю о тебе. Твоя сестра такая тощая, мы с парнями знаем, где ты была». Я пою ее как Том Уэйтс.

Женщины меня любят, потому что я хорошо пою, я – рок-звезда, я – Стивен Тайлер. Вы можете сказать: ну и что? Что особенного в том, что тебя любят за то, кто ты есть? Да и вообще, разве важно, что мне сегодня перепало, потому что девушка знает меня уже десять лет и любит Aerosmith? Ее любимая песня – Dream On, поэтому она меня трахнула. К сожалению, она приходит домой и говорит всем друзьям: «Угадайте, кого я трахнула?» И иногда это отстойно. Разумеется, тут мне никто не посочувствует.

Просто у меня нет жизни! Мне было некогда видеть Челси и Таджа, я уж не говорю про визиты. Я не мог, потому что времени так мало и потому что я делаю вот это: АаааААААааааа! У меня болит горло после каждого концерта. У меня болят кожа, ноги и спина. Я жужжащий фронтмен Aerosmith, их золотой гусь! Под конец дня у меня все ломит, я не могу говорить. Остальные участники группы могут проснуться, и с ними все отлично – они не используют себя в качестве инструмента. Они ноют о ломоте и болях, чтобы вступить в клуб «Ломота и боль», как только я начну скрипеть. Черт, да все любят жаловаться на то, как они опустошены, больны и разбиты, но зато они могут поехать домой в выходной. Жена видела Джо дома и позвонила мне:

– А почему ты не дома?

И все, это начало конца, потому что я работаю день через день, чтобы дать отдых своим связкам. И когда я начинаю объяснять ей своим скрипучим голосом, она тает и говорит, что понимает?

Я где-то на Среднем Западе, звоню домой и говорю:

– Угадай, кого я сегодня встретил? Джимми Пейджа!

– Да? А я тут одна. Давай, веселись!

Я откидываю телефон и говорю: «Блядь!»

Говорят, что женский мозг отличается от мужского, и я в это верю. Иногда мне стыдно быть мужчиной среди женщин. Мужчины думают только о ебле и деньгах, а женщины психосексуально мультинаправленны. А у нас моно – поэтому они так сбивают нас с толку. В смысле, мы все такие: «Эй, мне это нравится, я это хочу!» Но они могут быть по обе стороны одного вопроса за считаные секунды. Дэвид Эдвардс, старый блюзовый певец из Миссисипи, любил говорить, что с женщинами невозможно выиграть спор.

Собаки ничего не запоминают, они действуют механически, они не знают, что делают. Когда мы в комнате, полной кисок, парни инстинктивно реагируют «Аххх», как неандертальцы? Так? Даже не знаю.

Я хочу говорить с женщинами, я хочу им петь. Я использую все свои коронные фразочки, лишь бы добиться своего. Для нее, той единственной девушки, по которой я скучаю: расшифруй это, детка!

У меня кружится голова от одиночества. Я работаю с публикой, говорю с людьми, шучу, рассказываю истории – они смотрят на меня и видят личину Стивена Тайлера. Я начал думать о себе в третьем лице – а это похоже на экзистенциальный ад. И все, кого я знаю, сказали мне то же самое, кроме одного человека, от которого я хотел это услышать, и она меня бросила. Так что быть мной – пиздец как одиноко.