– Во сколько нам выходить?

– В девять пятнадцать!

За два часа до выхода на сцену надо поесть, поэтому в семь я зову повара. Он готовит мне лосося. Я каждый вечер ем лосося – он должен быть диким – и брокколи на пару. Я ем это в семь, заканчиваю в семь тридцать или около того.

В гримерке все еще проходной двор, иногда заходят ребята на разогреве. Болтаю с Кид Роком. «Где твоя подружка?» И заходит Памела Андерсон. Я спрашиваю: «Как дела?» Помню, как увидел ее первый раз на MTV Europe Music Awards в Бранденбургских воротах в Берлине. Она встречалась с парнем из Poison, Бретом Майклсом. Она была такая сексуальная, что я соврал и сказал: «Какого хера ты с этим придурком? Ты же знала, что тут буду я». Так претенциозно, так рок-звездно, но знаете, я бы выпил литр ее мочи, лишь бы посмотреть, откуда она выходит.

Сейчас около половины восьмого, моя ассистентка говорит: «С.Т.» и показывает на часы. «Пора!» Мы выходим в девять пятнадцать, так что восемь – железная отметка в гримерке, тогда мы ее запираем, чтобы никто не мог туда войти. Я ставлю таймер на час, когда время истекает, он такой бззз-ЗЗЗЗ-зззз-ЗЗЗЗ-зззз-ЗЗЗЗЗЗ! Мне это необходимо, потому что я не умею высчитывать время даже под дулом пистолета. Памела снова заходит. И мы с ней болтаем! Кто-то меня зовет: «Стивен!» Я сажусь, меня гримируют. Это занимает минут двадцать. Волосы я укладываю сам. После этого я немного занимаюсь, достаю коврик, ложусь на пол, занимаюсь йогой, растягиваю мышцы – в противном случае я точно знаю, что потом на мне это скажется. Занимаюсь с десятикилограммовыми гирями. Сейчас уже около восьми пятнадцати, и мне надо распеться, что-то типа Ай-аай И-иии Э-эээээ Ай-аай И-иии Э-эээээ О-ооо Уууууу Ай-аай И-иии Э-эээээ О-ооо Ай-аай И-иии Э-эээээ О-ооо, и так до самой высокой ноты своего диапазона, а потом до самой низкой. Посмотрите ту серию «Два с половиной человека» и узнаете, что я делаю. Я как раз тот человек, на которого жалуется сосед, когда я распеваюсь.

Потом мне выдают обратный отсчет – выкрикивают время, которое осталось до выхода на сцену: «Пятнадцать минут!» Тогда у меня возникает первая мысль типа: «Вот черт! Мне надо выходить на сцену!» Если у меня и есть какие-то проблемы, они исчезают, потому что все мое естество понимает: меня ждет два часа безумия. Я должен устроить вечеринку для двадцати тысяч человек. Я это обожаю, у меня зависимость от адреналина. Кто-то кричит: «Пять минут!» Мы идем по краю сцены, и пленка крутится – пятиминутный фильм. Мой большой толстый друг К. К. Тебо и его жена снимают нас, чтобы это проецировалось на экраны концертной площадки. К.К. снял фильм про Aerosmith с закадровым голосом в духе старых кинохроник: «А нацию защищают…» Мы нашли репортера, который раньше этим занимался, записали его голос и наложили на съемку. Там нас запечатлели в разных местах нашего тура. «И мы приехали в Берлин!» Мы можем быть в Берлине в туре по Европе, в Праге или во Франции. И все проецируется на светодиодный экран за нами.

Светодиодный экран размером двенадцать на восемнадцать метров. При слове «светодиодный» ты представляешь себе плоский экран, но он толщиной где-то в пятнадцать сантиметров. Его ставят каждый концерт, Aerosmith в хорошем разрешении. Раньше у нас стояли камеры, которые показывали, как мы выходим из гримерки и идем к сцене. Ску-чно! Такое уже делали. Не круто. Не то что новый монтаж, который придумал К.К., – он блестящий, гениальный режиссер. Он снимал весь наш тур по Европе, но некоторые ребята в группе завидовали, потому что он оставался со мной и снимал меня. Если я умру, у К.К. есть конкретное указание сделать из тех кадров фильм и выложить его, чтобы мир видел, что со мной происходило.

Там есть моя бывшая жена Тереза, моя девушка Эрин в гримерке. Дэн Нир берет у меня интервью в программе для радио ХМ, мне делают грим, питчер из «Ред Сокс» со своей женой. Я глазею на девушек, философствую, ору на людей, тусуюсь с ребятами из фонда «Загадай желание». Я быстро сворачиваю за угол, потому что мне нужно поссать. «Вы не возражаете, если я пойду?» Я еще не распелся, а у меня звонит телефон, и это Эл Гор! И все это происходит, пока я ухожу отлить. Я говорю гримерше: «Можешь посмотреть, если хочешь». Когда ты не женат, то можешь позволить себе столько всего, что обычно запрещаешь, если рядом жена. Я не могу передать, какая это радость. Потому что с женами лучше не шутить! Это часть сделки. Все это на пленке, один день из моей жизни…

Занавес опускается, выходят Aerosmith, двухчасовой концерт. Он длится с девяти пятнадцати до одиннадцати пятнадцати. Нам нужно уходить в одиннадцать пятнадцать – это дедлайн команды. Если мы уйдем позже, то будем платить им по тысяче долларов за минуту; иногда и по пять тысяч долларов за минуту, если концерт в нью-йоркском Мэдисон-Сквер-Гарден, в Лос-Анджелесе по десять тысяч долларов за каждые пять минут. А мы никогда не укладывались. Заставляет задуматься, сколько Эксл Роуз платил за тур. Так вот, мы уходим со сцены в одиннадцать – одиннадцать пятнадцать, принимаем душ, встречаемся с кем-то, говорим с девушками, в половину первого мы в самолете, летим обратно, полуторачасовой рейс.

Как говорится, женщина должна быть в настроении, а парень должен просто быть в комнате, и это – быть в настроении – относится и к солистам. Надо собраться, подняться на сцену и расправить перышки. (Вы спрашиваете себя: «О чем это он? К чему он клонит? Он что, опять на наркотиках? Звоним Тиму Коллинзу»). Кто на сцене берет на себя основную тяжесть Aerosmith? Я! Когда аудитория не реагирует на песню, кто чувствует себя хуже всех, кто несет за это ответственность, гитарист или вокалист? Неудивительно, что у меня Латентный сольный даунизм.

И какова главная причина появления ЛСД? Гитаристы! Они сводят солистов с ума! Гитаристы могут настроить усилители на 10 и попросить кого-то в команде сменить струны.

Спасибо! На сцене никто не услышит, если у Джо расстроилась гитара – она годами была в таком состоянии, почти все семидесятые. Сейчас у нас хорошие техники. И все же такое бывает. Ошибки случаются. Джо так сильно бьет по струнам, что гитара расстраивается. Я всегда гадал: «Я один такой? Почему никто больше не замечает?» Я ужасно из-за этого психую, но публика ничего не слышит. Они слишком поражены, что видят Джо на сцене, того клевого мужика с обратной стороны альбома. О боже, это он, он живой, он стоит прямо там! Стивен Тайлер – сам во плоти. Что ж, у меня для вас новости, если я хоть на секунду спою фальшиво: «Я могу не спать ночами, лишь бы слышать твое дыхание». Упс! Уже в газетах, повсюду: «Он пел ничего, но не попал в парочку нот». Они даже скажут почему. «Стивен Тайлер хорошо выглядит, но его голос дрожит. Может, все из-за возраста и наркомании, а может, из-за реабилитации…» Да чего они только не придумают! Они же обожают сочинять. Поэтому я считаю своим итальянским сознанием, что этот газон надо прокосить, и на совесть. Его нужно привести в порядок, иначе меня не пустят на пляж! Так что если я не спою отлично и не выложусь на полную перед Аэро Армией (ха-ха), они пристанут ко мне, как банный лист к жопе.

Ты в группе, ты на высоте, тебя впускают в этот мир; теперь ты должен быть более реальным, чем самая реальная реальность, чтобы люди тебя чувствовали, особенно когда фанаты стоят на ногах по три часа ради тебя. Им нужно увидеть такое шоу, которое пробудит в них что-то экстремальное. Поэтому ты должен телепатически и с помощью языка тела и песен дотянутся до их души, визуально, электрически, сделать то, что изменит их Все. Песня, которую ты однажды спел, затронула что-то в их жизни, то, что они отлично понимают. Сначала они услышали тебя по радио, не видели; теперь они с тобой один на один, они пришли.

Мы на сцене, и во время последней песни я слышу в наушниках: «Стивен, мы делаем ноги, там стоят копы, так что сразу иди к машине, налево и налево». Мы бежим в этом направлении. Тогда ты и надеваешь пуленепробиваемый жилет, когда слышишь этот дурацкий мультяшный голос: «Вы-хо-ди сле-ва от сце-ны». Я быстро напяливаю жилет, мне так жарко, такой ух-ах-ух-ах. Мне приходится сидеть в машине просто в трусах и полотенце рядом с Эрин. Она дает мне что-то попить, мы встаем в полицейскую автоколонну, и сирена такая варуууУУУУуууУУУУуууу! Она такая громкая! Как шумно! Пытаюсь перекричать полицейскую сирену, в самолете уже завели двигатель.

Мы садимся туда где-то в полпервого. Пилот жалуется, потому что он слишком часто летает, – а мы только сошли со сцены! Думаю, все это относительно, потому что всем нам кажется, что наши проблемы хуже всего, пока не имеем дело с чужими. Я ною, потому что два часа прыгал на сцене и все болит. А кто-то другой строил хуевы пирамиды.

На следующее утро ты понимаешь, что сегодня нет концерта, но ты все равно тащишь свою задницу. Как вылечить больную спину? Обратно в зал. Ее надо хорошенько растянуть. Я быстро это просек. Но никакого бега – у тех, кто бегает каждое утро, хуевые колени, ноги и стопы, как и у меня от тридцатилетних прыжков на сцене. Мы изнашиваемся, и это секрет, который никто не знает. Лучшее упражнение в мире – держать руки подальше от рта, еда – это тоже своего рода наркомания. Я употреблял, потому что из-за этого хорошо себя чувствовал, – вот вам начало, середина и конец истории. Люди едят, потому что у них куча свободного времени и они хотят насытить свое тело. Это же охуенно, я обожаю есть! Сейчас я не на гастролях, и еда – это офигенно, но я не могу всегда потакать своим желаниям.

Два часа, мы опять в Далласе. Два тридцать, мы тащим свои больные задницы в лобби. Во сколько мы уезжаем? Давай, не отставай! Двенадцати-с-половиной-часовой рабочий день. Первый раз я заметил это лет семь назад. Я всегда воспринимал это как что-то само собой разумеющееся: «О, три часа! Пора спать!» Мы никогда не играем два дня подряд. Раньше у меня рвало горло, и много лет спустя я наконец-то сказал: «Знаете что, ребят, идите на хуй. Я буду работать день через день, и мне плевать, сколько денег мы теряем, это нужно моему голосу». Техник Джо берет его выдохшуюся гитару и струны, меняет их, настраивает гитару для следующего концерта. А мои струны никто не заменит.

Три часа, я падаю на свою удобную кровать в Four Seasons и засыпаю. Девять утра, звенит будильник, я встаю, заказываю завтрак, иду в зал… И это моя жизнь.