– Всё равно такие акции без согласования не проводятся. Мы были обязаны предупредить, что… – капитан замялся, подбирая формулировку, – что решили попугать «бритта». Представь, что вдруг сам Дубасов перед выходом эскадры решил что-нибудь учинить против «англичанина» – таран, навал… а тут мы ещё!
– И Дубасов… – вышел из паузы Шпаковский, – я с ним переговорил – он удивлён, не возражал, но…
– «Удивлён», – передразнил Черто́в, – ещё бы!
– …и не стал информировать Рожественского!
– Погоди, а Зиновий не уехал в Петербург? Остался на Севере?
– Тут такое дело. Как я понял, Николай назначил Рожественского командующим арктическим отрядом кораблей.
– Во дела… То-то Фёдор Васильевич косо поглядывал на коллегу. Так, значит, Зиновий снова на Тихий.
– Предположу, что Романов хочет реабилитировать Рожественского.
– Боюсь, что не только. – Задумчивость капитана показалась особенно глубокой.
– Что значит «не только»?
– И передатчик молчит, что мы отправили в Петербург, – всё так же не договаривая, промолвил Черто́в.
Помощник ушёл, толком не получив ответов.
Андрей Анатольевич взял карандаш, выводя кружочки с подписями, соединяя их линиями, стараясь как бы физически «поддержать» свои соображения, увидеть их не только мысленно:
«Не сплелось ли тут воедино? – Медленно накатывали догадки, тревожно скребя в подкорке. – В наших материалах без обиняков показывались огрехи Рожественского, угробившего Тихоокеанскую эскадру. Тем самым как бы проча Дубасова (удачно подвернувшегося) на роль командующего. Но Дубасов упрямец и смутьян (были в его биографии прецеденты), а Рожественский – “любимчик” Николая. И всё сделает как велят, без иных соображений. Неужели Зиновий поставлен ещё и контролем над нами? Неужели на всякий случай нас под дула главного калибра?»
Он почти угадал тогда, когда его мысли, прихотливо прыгая дурным воображением, нарисовали императора под стук вагонных колёс с налитым «шустовским» за горькой и страшной печатной правдой. Не знал только всех обстоятельств…
Посему вернёмся немного назад.
Под перестук…
Комфорт вагона в сравнении с «царским» был сомнительный, но самый лучший, что отыскалось на Вологодско-Архангельском направлении узкоколейной линии.
Однако император не обращал внимания на эти мелочи. Как и на покачивания, поскрипывания и мерный перестук.
Уже привыкнув к упрощённой орфографии из будущего, он весьма свободно бежал по тексту, и буквально первая пара листов ввергла его в противоречивые эмоции.