– Ладно. Забудем. Бывший муж Энни приходил к вам?

– Мистер О’Ши заявился сегодня сразу после открытия больницы, благо в очередной раз мне пришлось остаться там на ночь. Он подтвердил, что труп – его бывшая жена и вспомнил, что пару недель назад она жаловалась на недомогание после сделанного аборта.

– В Уайтчепеле есть абортарий, который покрывает комиссар полиции. Главный врач в ней – мистер Белл.

– Нет. Когда вы уехали из Лондона, место мистера Белла заняла его жена. Ее имя Беатрис Белл или, как ее называли наши общие бывшие коллеги, Бетти. Я работала с ней в одной больнице, пока не устроилась в Бедлам.

– Ваша знакомая промышляет благотворительностью и тесно связана с мистером Фицджеральдом. Бетти отправляет Райану барбитурат и просит передать вещи тому, кто координирует приходы отчаявшихся женщин к ней в клинику. Помните, мистер Бишоп обмолвился, что видел Энни с ящиком в день смерти? Думаю, в ней находилась гуманитарная помощь.

– Мне удалось пообщаться с докторами в Бедламе. Райану дали характеристику буйного городского сумасшедшего. Как-то раз, находясь на лечении, он пытался починить освещение и сильно отравился газом. Я вспомнила его. В последний раз он глубоко порезал запястье, и мне пришлось зашивать рану прямо в своем кабинете, – ответила Клаудия и осмотрела меня с ног до головы. – Вам тоже вчера перепало?

Врач потянулась потрогать синяк на моем носу, но я успел перехватить ее кисть и назвать мисс Дю Пьен бестактной особой. Высоко задрав подбородок, она обидчиво хмыкнула и попросила дать ей выпить чашку чая с молоком, прежде чем мы отправимся навестить Беатрис Белл.

В ресторане Клаудия вальяжно села рядом с племянницей Бенедикта, чему я несказанно обрадовался, расположившись около старой подруги, а не рядом с Анной, надоедавшей своими нелепыми приставаниями и осыпавшей меня знаками внимания.

Я пытливо посмотрел на племянницу Бенедикта и мне вдруг показалось, что я мог видеть ее фотографию в какой-то из газет несколько лет назад, но при всех уточнять об этом не стал.

– О, так вы и есть миссис Гамильтон? – спросила врач и состроила улыбку, за которой наблюдалась откровенная неприязнь к женщине. – В прошлый раз вы так быстро убежали, я даже не успела признать вас! Приятно находиться так близко с выдающимися людьми.

Мисс Дю Пьен никогда не могла состроить доброжелательное лицо, хотя всегда искренне считала, что у нее это получается блестяще, и никогда не понимала, что ее язвительные насмешки видны невооруженным глазом.

Клаудия люто не одобряла поступок Бенедикта, невзлюбила Анну, и я молча надеялся, что она не скажет ничего лишнего из имеющейся у нее информации и не разрушит идиллию паутиной лжи в этом семействе.

– Меня мало кто узнает здесь, – тихонько и смущенно пролепетала миссис Гамильтон. – Не переживайте.

– И не собиралась. Как думаете, ваша постановка будет такой же провальной, как «Ревизор», прошедший в «Порт-Сен-Мартен» в Париже? – поинтересовалась Клаудия и разом выпила принесенный официантом чай. – Мой отец рассказывал, как в тысяча восемьсот пятьдесят третьем году эта пьеса была катастрофически провалена. Французы выходили с выступления, задаваясь вопросом, что же так смешило ваших граждан? В итоге, мои соотечественники пришли к выводу, что русские просто посмеялись над чиновниками, собой и своей системой, непонятной иностранцам.

Клаудия всегда находилась в поисках человека, который был бы равен уровню ее интеллекта. Верится с трудом, но изредка она завидовала необразованным женщинам, у которых ум занимали бытовые дела, дети и вопросы внешнего вида. Врач объясняла свою зависть тем, что другим дамам не свойственно подавлять внутренние противоречия, у них нет рационального мышления и им не приходится мучиться от психологического дискомфорта при поиске смысла существования. В то же время подруга не любила, когда собеседник превосходил ее по уму, и часто пыталась соревноваться со мной.

– Дни становятся все короче. Нужно ехать, пока не стемнело, – сказал я, посмотрев на свои карманные часы. – Мистер Мур, миссис Мур, навещу вас попозже.

– Надеюсь, что нет, – пробурчала Кэтрин.

Я искоса и сурово посмотрел на женщину, чтобы ей сделалось стыдно за свои слова, однако ей было совершенно все равно. Ее лицо в последнее время выражало лишь задумчивость над тем, где и как удачно повеситься на шнурке от корсета.

Перед тем, как отправиться в абортарий, мы заехали на почту, чтобы отправить мое письмо в Бостон. Клаудия отдала мне заодно и свое письмо, попросив не вскрывать конверт и не читать личную переписку с ее братом. Как будто она меня интересовала.

– Клаудия, вы знали, что мужа Эбигейл отравил Бенедикт? – полюбопытствовал я спустя долгое время молчания в экипаже, не сводя глаз с читающей женщины. – Я вот не знал.