– Смею надеяться, вы обратите внимание на того пылкого молодого человека.
Но тот молодой из буфета не появился больше. Ни в этот вечер, и вообще никогда. Хотя дед, порой, нет-нет да и вспоминал его. Лица он не помнил. Но не могло быть сомнения, что в воспоминаниях был тот самый.
– Я Лёва, – напомнил Лёва, что он тоже молод.
– Я знаю, как вас зовут, – но, очевидно, то, что дед знал имя своего секретаря, никак не могло идти Лёве на пользу, – Я давно хотел вам сказать. Вы не значитесь по прописке, сударь, – что было чистой правдой, Лёва все время проводил у Давыдова, – С вами нет никакой связи.
– Тогда, может, проводить вас в номер?
– А вы думали, я не пойду?
По завершении дня, проводив деда в номер, Лёва был принят в конторе местного синдиката, где его уже давно ждали, и не столько по совпавшему расписанию деда. Там были все. И те, кого не для чего знать. А поскольку Лёву давно ждали в этой богатой конторе, где можно было собрать всех, то в момент и походя всё решилось для деда хорошо, а может и на пользу всем.
Может и сейчас еще не все потеряно – дело в том, и это невероятно, это именно Лёва чуть всё не испортил. Деду.
В погруженном в ночное безмолвие доме, в обшитой красным деревом комнате с камином в полстены, в глубоких креслах (за стаканчиком) за игрой в домино прозвучала забавная история про одного богача с нелепыми манерами и нелепыми же взглядами на ведение дела. Рассказано было просто и кратко, но хорошо и со всяческими прибаутками. Лёва старался смеяться вместе со всеми, уже не совсем к тому ночному часу всеми, до слез.
Ему сунули под нос такую очень знакомую белую карточку с именем мужа любовницы. Лёва теперь тоже белеет, он, наконец, понял, что высмеивают, как бы, ну как будто бы чью-то мать, не отца даже, не брата, не мужа любовницы (хотя как раз его высмеивали). И, конечно, не деда. Шутка о Давыдове совершенно вытеснила в этот момент в Лёве заботу об интересах дедушки женушки Давыдова. Эта многолетняя терпеливая забота была как тусклый лед. А теперь одно мгновение – и кипение в крови.
Что тут началось не известно. На улицу Лёва вышел скоро – наверное, наговорил он лишнего. Но Лёва так бы не подумал. А думал он, что каким бы ни был Давыдов неуклюжим, бесхарактерным и, в глазах других, глупым посмешищем, отныне для Лёвы это всё – требующие всеобщего признания, официальные достоинства Давыдова – самого доброго человека на земле. А с этими наверху Лёва еще не закончил. О чем они думали? На ходу он раз или два покачал головой, смекая все прорехи в их больших делах и предчувствуя все муки, которые им еще предстоят.
Он понял еще, что еще не умеет чувствовать насмешку. Неискренность – да. Обман – да. Безошибочно. Потому что и она, и он бывают правдивы и даже бывают правы. Но насмешка! (Так вот о чем те наверху в светящихся окнах думали! Вот причина их слез.) Он еще не умел чувствовать такую жалость.
Ну и вот теперь: возвращается любовник из командировки… А любовницу и мужа любовницы не предупредил.
Открыл дверь и замер. Наверху смех и топот Милы так резонировали с похохатыванием Давыдова, что внизу дрожали тонконогие бокалы. Когда перед носом Лёвы посыпались опилки, их водопадные струйки заставили его прижаться к стене. В темноте у одежных крючков его лицо погладил какой-то Милин ярко крашеный мех.
Бедный любовник! Вместо того чтобы деликатно красться, никого не обеспокоив, почему бы ему не топнуть каблуком? Нетерпеливо! Его бы тут же чутко услышали наверху и с огромной радостью поздравили с приездом.
Не щелкая свет, Лёва примостился на стул напротив кресла, в котором всегда ему очень удобно сиделось, – в него он сесть почему-то не решался. Они всё не спускались. Время ожидания он попытался хоть на половину заполнить деятельностью. Так пришла ночь.
Давыдов рано встал. Спустился в своем до пола халате:
– Оп-а. Привет, приехал и молчит, тебе ж тут скучно. Когда приехал, где ты спал?.. Там же холодно. У тебя кофе. Брось.
Давыдов вытащил из кармана халата, полностью скрывавшего его белое утреннее тело, потрепанные списки – он давно собирался тихенько поговорить с Лёвой, чей совет он очень ценил. Дело в том, что у них с Лёвой было общее несчастье – любовник жены Давыдова был так же безнадежно богат. Но, не в пример Давыдова, спокоен и прост в этом вопросе. В свое время Лёве просто сказали: «Раз такой умный, вставай и иди, зарабатывай сам». Чего же проще? Он взял и стал зарабатывать. Встал и ушел. И еще дело в том, что у них были и дела общие. Этого невозможно было избежать – их огромные деньги не могли не пересекаться. Теперь, как часто бывало и раньше в случаях критического накопления, им с Давыдовым надо было определиться по списку активов, которые стоило бы прикупить. Или не стоило. В первую очередь, прежде чем что-либо купить, надо было убедиться, что не покупаешь не только друг у друга, но и у себя самого. Как только что-то казалось найденным, выяснялось, что там уже полно их собственных денег, и дополнительные суммы не дадут никакого уже прироста доходности, а будут просто лежать там таким же мертвым грузом, или просто полезут из щелей. Доходило даже до того, что они постоянно боролись с искушением попросить дедовского совета, как дозарабатывать последние остававшиеся ничейными деньги.
Требовалась некоторая фантазия. Давыдов любил, что Лёва фантазировать умел: