Ехали по разбитой неровной дороге, молча и быстро. Сергей думал о Викторе. Брожевич, насупившись, зачехлял арбалет, пересчитывал оставшиеся стрелы. Бронье следил за дорогой, стараясь не угодить в кювет на скользких поворотах. Его затылок и плечи были напряжены. Фонари вдоль дороги не горели, над окаймляющими ее полянами тянулся шлейф тумана. Машину швыряло из стороны в сторону, подбрасывало на выбоинах. Вынужденное молчание затягивалось.
Наконец выехали на гладкое ровное шоссе. Бронье позволил себе расслабиться. Он откинул голову назад и полуобернулся к Сергею, продолжая следить за дорогой, а потом попытался поймать в зеркале его взгляд.
— Не ожидал, честно говоря, от тебя…
Сергей молча смотрел в окно.
— Я тоже думал, что ты подстава, — буркнул Брожевич.
— Ну да что теперь… — Бронье вздохнул. — Теперь осталось последние маяки завтра поставить… и делать ноги… Русские такой бойни не простят.
— Это точно… — задумчиво согласился Сергей.
Бронье тщетно пытался перехватить его взгляд в зеркале, чтобы хотя бы попытаться угадать, что у того на уме. Но Сергей был непроницаем, как ночь по обе стороны дороги, ночь рассекаемая на две части лучами их фар. И каждая ее половина жила своей независимой жизнью. И каждая из них была полна неизвестности, таила опасность, скрывала и ловушки и капканы. Было что-то общее между таинственной, чужой ночью и этим загадочным человеком, таким независимым и непонятным… По его лицу невозможно было что-либо прочесть, понять его игру.
Жерар сдался. Сергей оказался так же недосягаем для его понимания, как и координатор. И так же внутренне силен. Может быть, в глубине души Жерар сознавал, что он лично не дотягивает до многих из своих наемников, но признаться в этом себе самому он не торопился. Его тщеславие не позволяло ему признаться в этом и дать себе честную и суровую оценку.
К тому же он вообще редко размышлял на такие темы, но почему-то задумался об этом именно теперь, словно подобрался к какой-то невидимой черте, после которой все начинается сначала или, наоборот, заканчивается навсегда. Жерару вдруг сделалось тоскливо и скучно, как в детстве, когда друзья не принимали его в игру в мяч, и он ничего не мог с этим поделать. Разве что униженно просить и хныкать. Существовали уровни игры, которые были ему недоступны. Мячи летели мимо него, и он не мог их поймать…
А этот парень, похоже, ловил любые, все до одного, и сам же стоял на подаче. Он заказывал музыку и устанавливал правила игры. От него пахло свободой и свежей кровью… Его хотелось загрызть…
Утром следующего дня Турок завтракал в том самом открытом летнем ресторане, где видел Виктора и Сергея, и даже за тем же столом. Если бы не работа, он везде, где бы ни был, как кот, находил бы для себя любимые места, такая уж у него была склонность. Но на деле он никогда не ходил два раз одной дорогой.
День начинался ясный и солнечный. За ночь тучи рассеялись и погода переменилась, однако настроение не изменилось. Его по-прежнему одолевали сомнения. Турок сомнений не любил. Он любил предельную ясность. Четкие конкретные приказы, чтобы их можно было, не задумываясь, выполнять. Турок был исполнителем. Не то что он был совсем уж бездушным и беспринципным человеком, но этическая сторона его никогда не интересовала. Эмоции он себе давно уже запретил. В этом же деле ему с самого начала все не нравилось. И он стал задумываться и сомневаться. И мысли его работали совершенно в ином направлении. Он чувствовал какой-то подвох… и не один. Целая череда подвохов, в которых была растворена истина, и ее предстояло выделить, вырастить, как кристалл в соляном растворе.
Турок нехотя ковырял вилкой яичницу с беконом. После двух чашек кофе со сливками есть не хотелось. Но он все равно ел. Оплачено, значит, должно быть съедено. Турок не любил бросать деньги на ветер.
Метрдотель включил телевизор над барной стойкой. После нескольких рекламных роликов начались новости. Первым пошел репортаж о недавней бойне на складе. На экране замелькали кадры трагических ночных событий, сопровождаемые комментариями журналиста.
«Все, что вы видите, — говорил он ровным бесстрастным голосом, — снято камерами наблюдения на соляном складе… Странно, что участники столкновения их игнорировали, однако возможно, это просто не имело для них никакого значения».
Турок подался вперед. Он узнал Виктора и Сергея. Внимательно присмотрелся к незнакомому человеку рядом с Чумаковым. В голове одного из трупов он заметил короткую стрелу арбалета. Забыв про яичницу, он быстро поднялся из-за стола и поспешил на выход, к своей машине, на бегу набирая номер на сотовом.
— Мне нужны дельфины… — коротко и отрывисто бросил он в трубку, перед тем как залезть в джип.
На побережье в наспех разбитом лагере наемников царила полуденная тишина. Несколько брезентовых палаток, костры с котелками, ржавые мангалы, канистры с бензином, баллоны с питьевой водой… Бойцы лениво слонялись по берегу и между палаток. Отлеживались, играли в карты, травили обычные солдатские байки. Изредка звучал негромкий смех.
У одного из костров сидел закованный в цепь Виктор. Его ранение оказалось не слишком серьезным. Так что его перебинтовали и оставили в покое. Сидевший у другого костра Сергей изредка посматривал в его сторону, но подойти не решался. Пока повода не было, а лишний раз привлекать к пленнику внимание Бронье ему не хотелось.