– И не для того, чтобы вы, товарищ комиссар, себя обратно загнали! – вскричал Чернышёв. – Я категорически запрещаю вам покидать палатку. Иначе снимаю всякую ответственность за вашу жизнь и здоровье.

– Уж за них ответственность я могу нести и сам, – отмахнулся, сморщившись от боли Омелин. – Спасибо вам, товарищ бригврач, – он протянул руку Чернышёву, и тот, как бы то ни было, пожал её, – что с того света меня вынули. Теперь мне для здоровья полезней будут солнце, воздух и вода.

– Ты тут только воздухом сильно не дыши, Андрей, – усмехнулся Кутасов. – Здесь это небезопасно. И всё-таки, рано ты из госпиталя вышел, рано.

– Ты, Владислав, сам про воздух распространялся, – сказал на это комиссар, – а я им вынужден был каждый день дышать. Только когда попы приходили умерших отпевать со своими кадилами, хоть немного полегче становилось. А так, хоть плачь, хоть волком вой, какие-то болота всё время снились. Как дела идут в моё отсутствие?

– Своим чередом, – сказал Кутасов. – Вчера Юлаев с Белобородовым подошли к Осе. Назавтра планируется штурм городовой крепости.

– Это, значит, стены Осы, – кивнул Омелин, задышавший полной грудью только когда они отошли подальше от полевого госпиталя.

Лагерь пугачёвской армии располагался в двух десятках вёрст от Осы. Они подошли к краю лагеря и стали осматривать в бинокли окраины города. В нескольких местах над крышами поднимались столбы пожаров. Со стен крепости вели огонь орудия – над ними то и дело вырастали беловатые дымки.

– Расточительно, – покачал головой Кутасов. – Слишком расточительно. В городе всего несколько сотен казаков и башкир, а они из крепости палят с самого утра. Пожары-то, собственно, из-за этого обстрела.

– Как будем брать их? – поинтересовался Омелин.

– Измором, – ответил Кутасов. – Исключительно измором. Раз они так порох расходуют, грех этим не воспользоваться, верно?

На следующее утро пугачёвская армия двинулась к Осе. Их встретили ураганным огнём пушек со стен. Вот только огонь этот был очень уж неточен – ядра рвались вокруг шагающих колоннами по улицам города солдат и пеших казаков, врезались в стены домов, разнося их, и лишь изредка попадали в цель, убивая и калеча несколько человек. Но это были столь жалкие потери, что никто не брал их в расчёт. Потом уже, военинженер Кондрашов, что заведовал сбором ядер для переплавки, подсчитал – лишь каждое десятое из них убивало одного человека. Четырьмя колоннами подошли пугачёвцы к стенам городовой крепости, подтащили осадные орудия и открыли огонь по стенам.

– Вряд ли пробьём, – качал головой майор Чумаков, глядя на стены. – Долбить придётся не меньше трёх дней.

– Ты и долби, майор, – кивнул ему комбриг. – Но не особенно увлекайся, береги порох.

– Когда на штурм пойдём, товарищ полковник? – спросил у него майор Курыло, страстно любивший кровавую рукопашную схватку, и особенно эскалады.

– Не пойдём, майор, – ответил ему Кутасов. – Незачем людей зазря гробить, будем брать врага измором.

Курыло вздохнул тяжёло, понимая, что ему негде будет в ближайшее время разгуляться, и вернулся к своему батальону.

Однако сражаться всё же пришлось. Осаждённые то и дело предпринимали вылазки, стремясь уничтожить или повредить орудия. Однако каждый раз, не смотря на ожесточённость боёв и прикрытие артиллерии со стен крепости, их загоняли обратно за стены с большими потерями для екатерининских солдат.

– Сами себя гробят, – сказал Пугачёв, обходивший место такой ночной вылазки. – И ведь как дерутся, что твои черти, верно, полковник?

– Жестоко дерутся, – согласился Кутасов, сам участвовавший в рукопашной схватке этой ночью. – Но и мы тоже не лыком шиты, как говориться. Думаю, скоро крепость выкинет белый флаг.

– Толку-то с этого, – махнул рукой Пугачёв. – Солдат они много положили, порох почти весь пожгли, как только он у них весь выйдет, так они и сдадутся.