В 1923 году начинает издавать свои тома «Искусства скрипичной игры». С 1923 по 1928 годы он снова в США. На этот раз Флеш становится профессором Кёртис Института в Филадельфии. С этого времени благодаря своим методическим работам, приобретшим широкую популярность среди педагогов и профессиональных скрипачей, Флеш приобретает международную репутацию одного из самых известных и уважаемых специалистов в области педагогики и методики игры на скрипке. В 1928 году он окончательно оседает в Берлине и, как уже говорилось, становится полным профессором Хох Шуле.
В 1931 году он написал одну из своих важнейших работ: «Проблема звука в игре на скрипке». К сожалению, это малодоступный сегодня труд не только на русском (если он существует), но и на немецком. Очень важную выдержку из этой работы удалось найти в совершенно неожиданном источнике – лексиконе «Евреи в музыке», изданном в Берлине при нацистах в 1940 году. Лексикон был создан не для целей просветительских, а для запретительных. Всякий редактор, выпускавший программы на радио, администратор кинотеатра, продавец пластинок или издатель нот, а также концертный импресарио – должны были прежде всего свериться с этим «Лексиконом». В наше время, однако, он представляет собой известный исторический справочный материал, дающий нам информацию о многих, сегодня малоизвестных музыкантах, а иногда и об их судьбе. Вот в этом лексиконе и был найден интереснейший и, можно сказать основополагающий отрывок, характеризующий работу Флеша в интересующий нас сфере природы звука. Прочитаем эту статью Лексикона, посвящённую Карлу Флешу:
Флеш работал в берлинской Высшей музыкальной школе с 1928 по 1934 год. Он относится к той категории евреев, намерением которой является прививание немцу комплекса неполноценности с тем, чтобы склонить его к своим целям. В его вышедшем в 1931 г. труде «Проблема звука в игре на скрипке» можно прочитать среди прочего следующее: «Легенда о якобы природном даровании восприятия звука издавна наделала много вреда в преподавании игры на скрипке. Для неодарённого и ленивого преподавателя она является удобным оправданием, чтобы не обращать внимания на устранение звуковых недостатков и рассматривать их как неизбежную беду.
Безусловно, есть целые расы или народные племена, у которых чувство звука развивалось лучше, чем у других под влиянием определённых жизненных условий; прежде всего это польские и русские элементы еврейского происхождения.
Главной деятельностью среднего еврея в гетто в течение многих столетий являлось служение своему Богу посредством растянутых молитв. Еврейские молитвы обычно сопровождаются пением литаний, зафиксированных определёнными знаками, которые с течением времени развивались в самостоятельное звуковое произведение большой и необычной красоты».
Неудивительно, что такая регулярная, примитивная музыкальная деятельность целой расы, которая чувствовала необходимость жаловаться на свою судьбу с помощью пения, в течение времени вызвало в ней чувство одухотворённого звука, сохранило и развивало его, результатом чего можно видеть многочисленных замечательных скрипачей из этой среды.
Во Франции же многовековая, солидная скрипичная традиция, переданная Виотти, создала средний звуковой уровень, кажущийся более высоким, чем в других странах.
Также нельзя отрицать, что у цыганской расы есть, возникшее на генетической основе, особенное предрасположение к звуку.
Кроме этих исключений, педагогический опыт не может установить среди всех остальных народностей – будь они германского, славянского, или романского вида, какое-либо данное звуковое чутьё как расовый признак. Таким образом мы, как преподаватели, должны смириться с тем, что огромную массу наших учеников мы должны научить воспроизводству звука.
Далее «Лексикон» даёт своё заключение:
Эти полностью выдуманные утверждения, являющиеся, однако, характерными для еврейской заносчивости, спровоцировали известного скрипача Густава Хавемана на выражение протеста в виде открытого письма, напечатанного в «Общей музыкальной газете» 4 декабря 1931 года. Хавеман пишет:
«Если Вы приписываете еврею большую восприимчивость к звуку, то Вы по отношению к нам немного отрицаете её. Но это основывается на большом заблуждении с Вашей стороны, так как Вы принимаете еврейское чувство звука как основополагающее, что мне понятно с Вашей стороны, как еврея, которого я уважаю. Но для нас, германцев, еврейское чувство звука не является определяющим.
Вы сознательно пытаетесь перенести еврейское чувство звука на нас, которое наша раса отрицает по отношению к произведениям нашей расы, а они далеко преобладают, ибо наша раса находит его («еврейский звук» – А. Ш.) слишком мягким и чувственным». (Этот перевод осуществлён по просьбе автора профессором, доктором Петером Роллбергом – главой отделения славянских, германских и романских языков Вашингтонского Университета).
Иными словами – лишь арийские исполнители могут адекватно понимать и исполнять музыку великих немецких композиторов. Как это поразительно близко к мысли Рихарда Вагнера, выраженной в его знаменитом антисемитском эссе «О еврействе в музыке», за 80 лет до профессора Хавемана:
«Еврей может иметь богатейший специфический талант, может иметь оконченное образование… и всё-таки, несмотря на все эти преимущества, он не в состоянии произвести на нас того захватывающего душу и сердце впечатления, которое мы ожидаем от искусства, которое мы всегда испытывали, лишь только кто-нибудь из нас, представителей нашего искусства, обращался к нам, чтобы говорить с нами».
В конце 1920 годов эта идея появилась в Советской России: дирижёр Н.С. Голованов открыто высказал мысль о том, что лучшими интерпретаторами русской музыки могут быть только русские по происхождению музыканты и певцы.
Сталин на словах осудил «головановщину», хотя, скорее всего в душе был с этой мыслью вполне согласен, потому что развитие событий в конце 1940 годов в СССР было вполне в духе ранней «головановщины». Впрочем, никогда не было свидетельств того, что сам маэстро Голованов проявлял в реальной жизни – в своей работе с музыкантами и певцами – какой-либо антисемитизм.
Современного читателя естественно коробит от снобизма и даже известного пренебрежения германского профессора к «восточно-европейским польским и русским элементам еврейского происхождения», как и к иудаизму вообще. Возможно потому, что профессор «перестал» быть евреем, что было в то время особенно «модным» в средней Европе.
Карл Флеш в своей работе вступил на чужое поле – зыбкое болото расовой теории. И, вступив на него, как ни странно при всём его опыте, сразу же сделал одну кардинальную ошибку.
Первое: мы сразу должны вывести за пределы круга вопросов группу народных скрипачей – венгерских и румынских цыган, еврейских клейзмеров – потому что мы рассматриваем классическую игру на скрипке, преследующую цель интерпретации классической и современной музыки. Если же включить сюда народных скрипачей, то список их можно расширять беспредельно – вплоть до ирландских скрипачей в Америке, скандинавских деревенских скрипачей, не говоря уже об армии любителей в Чехии, Болгарии, Молдавии и многих других странах.