Нелли Школьникова вышла на международную эстраду на Конкурсе им. Жака Тибо в 1953 году в Париже. Она обладала высококачественным, чистым и достаточно полным звуком в те годы, а также феноменальной чистотой и филигранностью виртуозной техники. Её исполнение Каприса Паганини №17 едва ли имеет какие-либо аналоги в дискотеке XX века. И всё же, слушая её записи в годы расцвета её творчества, никак не приходило в голову идентифицировать её скрипичный тон созвучным тому, что мы называем «еврейским звуком». Это никак не умаляет ни её мастерства, ни удовольствия, испытанного от её игры слушателями многих стран мира.

История Альберта Маркова несколько иная. Начав свои занятия музыкой на рояле, он лишь в годы войны стал заниматься на скрипке. Во время эвакуации в Свердловске, он поступил к прославленному одесскому педагогу П.С. Столярскому и, по словам Альберта Маркова, «невероятно скоро уже играл такие сочинения, как «Дьявольские трели» Тартини и 1-ю часть Концерта Мендельсона». Объяснения этому феномену Марков не может дать даже сегодня. Вернувшись в Харьков после эвакуации, он продолжал свои занятия на скрипке у Адольфа Лещинского, ученика Карла Флеша в Берлине (естественно, что в начале 1930-х Лещинскому пришлось вернуться в СССР).

Переехав в Москву, Марков продолжил своё образование у Янкелевича в Институте им. Гнесиных, и в то же время активно занимался композицией. В 1959 году на Конкурсе имени королевы Елизаветы в Брюсселе он своими выступлениями сразу завоевал место одного из самых выдающихся скрипачей-виртуозов своего поколения, а также исключительно интересного и оригинального музыканта-интерпретатора. В любом репертуаре он захватывал воображение и эмоции своих слушателей на всех своих сольных выступлениях в разных странах мира. Его было интересно слушать всегда – он находил самую оригинальную интерпретацию классиков и современных авторов. Он также заявил о себе, как о композиторе (позднее – и симфонисте), и издал ряд методических трудов в СССР и США.

Передаёт ли звук Маркова ту самую составляющую «еврейского звука»? Автору этих заметок кажется, что нет. Возможно по причине того, что Лещинский, обладавший в отличие от многих других учеников Флеша превосходным широким и большим скрипичным тоном, в годы обучения у него Маркова культивировал нечто совершенно своё – звук его лучших учеников обладал качеством необыкновенной красоты и теплоты, что полностью свойственно тону Альберта Маркова, но всё же кажется, что между этим «европейским звуком», знакомым по многим ученикам Ауэра и теми скрипачами, в звуке которых доброжелателями и недоброжелателями усматривалась некая «тайна еврейского звука» была видимая грань.

В 1958 году на первом Международном конкурсе им. Чайковского первую премию завоевал Валерий Климов. Это был первый советский скрипач не еврейского происхождения, который стал международно известным, советская карьера которого продолжалась вплоть до его отъезда в Германию в перестроечное время конца 1980-х годов.

Говоря об этих солистах-скрипачах, никак не приходит в голову подразделять талантливых артистов на евреев и неевреев. Нам, обычным людям. Советские же чиновники наконец могли сказать теперь с полной уверенностью, что такие скрипачи никак не уступают ни по таланту, ни по мастерству лицам «некоренной национальности». Действительно Валерий Климов стал первым советским русским скрипачом международного класса и международной известности. Его записи Концертной Симфонии Лало, Концерта Чайковского, который ему приходилось играть до бесконечности из-за победы на Конкурсе, а также ряд виртуозных сочинений, снискали ему устойчивую международную репутацию одного из выдающихся советских скрипачей.

Валерий Климов исполняет Концерт Хачатуряна для скрипки с оркестром

В 1966 году, на третьем Конкурсе им. Чайковского победителем стал Виктор Третьяков, ученик проф. Ю.И. Янкелевича. В финале Конкурса он сыграл Концерт Чайковского и Концерт № 1 Паганини. Его игра в тот день напоминала больше всего игру молодого Леонида Когана времён Конкурса в Брюсселе в 1951 году. Третьяков обладал большим масштабом и темпераментом, блестящей техникой, теплотой тона и частыми удачными находками фразировки.

Обладали ли Климов и Третьяков в свои лучшие годы тем, что мы называем «еврейским звуком»? И да, и нет. В известной мере звукопредставление этих скрипачей родилось под влиянием их педагогов. В весьма значительной степени, хотя природные звуковые данные, естественно основополагаюгци в процессе развития звука любого талантливого исполнителя. Третьяков – ученик Янкелевича, наследника А.И. Ямпольского. Климов – ученик Давида Ойстраха. Сегодня мы вряд ли можем ассоциировать звук Ойстраха, как «еврейский». Скорее его искусство звукоизвлечения ближе к французской школе, чем к школам Цейтлина и Ямпольского. Ойстрах развивался в значительной степени самостоятельно и выработал для себя самого особый способ звукоизвлечения, обеспечивавший ему воспроизводство скрипичного тона большой красоты, законченности и полноты. Большинство его учеников унаследовало его манеру звукоизвлечения – в известной степени, конечно. Валерий Климов в период его выступления на Конкурсе им. Чайковского казался не только замечательным наследником Давида Ойстраха, но даже звук его инструмента, каким-то образом хранил тон его учителя – как оказалось позднее, Климов играл на инструменте Давида Ойстраха.

Этот деликатный, и вполне второстепенный в любой нормальной европейской стране вопрос (но не в СССР!), никогда не освещался, во всяком случае, о скрипачах. В контексте попытки исследования «еврейского звука», такие размышления вполне логичны, тем более что они исторически достоверны.

* * *

Читатель вправе спросить – «Так значит всё же именно еврейские скрипачи России и Польши дали самое значительное количество мировых виртуозов XX века?» Получается, что за немногими исключениями это действительно так.

В 1916 году в Нью-Йорке родился один из гениев скрипичного искусства XX века и, как Крейслер и Хейфец, проявивший свой гениальный талант уже в 11-летнем возрасте. Его имя – Иегуди Менухин. Правда, его родители были тоже из России. Моше Менухин и Марута Шер познакомились в Палестине, но поженились в Нью-Йорке. Их первенец прославил их фамилию и семью на весь мир.

Иегуди Менухин

Иегуди Менухин учился вначале у не слишком грамотных педагогов (которых в Америке всегда было очень много – Европа далеко, и многие приехавшие сапожники и портные называли себя «профессорами»). Скоро родители, переехавшие в Сан-Франциско, нашли настоящего педагога для своего необыкновенного первенца– Луиса Персингера. После сенсационного дебюта Менухина в 11-летнем возрасте в Нью-Йорке, нашёлся спонсор, нью-йоркский адвокат Фримэн, обеспечивший поездку всей семьи Менухиных в Европу. Персингер советовал родителям для продолжения занятий с Иегуди своего учителя Эжена Изаи. Но Менухины встретились со знаменитым румынским композитором, скрипачом, пианистом и дирижёром Джордже Энеску, с которым Иегуди был впоследствии тесно связан дружескими узами всю жизнь. Энеску очень точно и тонко почувствовал необыкновенный исполнительский дар мальчика и начал с ним заниматься, попутно давая совместные концерты.

После триумфальных дебютов в начале 1930 годов в Берлине, Париже и Лондоне, Менухин и Энеску (как дирижёр) сделали одну из самых впечатляющих звукозаписей – «Испанскую Симфонию» Э. Лало с парижским оркестром. 16-летний Иегуди Менухин достиг в этой записи на пластинки вершины духовной зрелости, совершенства техники, поразительного звучания скрипки, необыкновенной свободы и огромного художественного воображения.